БАХТИН

- Владимир Соломонович (р. 1923) - российский литературовед. Основнаясфера интересов - фольклор, советская поэзия, детская литература. Книги:""Александр Прокофьев"" (1959), ""От былины до считалки. Рассказы офольклоре"" (1982).

Смотреть больше слов в «Большом энциклопедическом словаре»

БАХУРИН →← БАХТИАРЫ

Смотреть что такое БАХТИН в других словарях:

БАХТИН

БАХТИН Михаил Михайлович [р. 5(17).11.1895, г. Орёл], русский советский литературовед. В 1920 начал пед. и лит. работу. В кн. "Проблемы творчества До... смотреть

БАХТИН

БАХТИН         Михаил Михайлович (1895-1975) - философ, принадлежащий постсимволическому периоду культуры серебряного века. Гимназич. образование по... смотреть

БАХТИН

Михаил Михайлович (1895-1975) Философ, филолог широкого профиля, эстетик, культуролог. Философская концепция Б. преимущественно выражалась опосредованно — на материале частных гуманитарных наук, прежде всего — в области эстетики словесного творчества. Эстетические инновации Б.а содержатся во всех его частных концепциях — полифонии, карнавальной смеховой культуры, хронотопа, исторического становления романного слова, диалогических отношений, металингвистики, двуголосого слова и др. В центре философии Б. — диалогический принцип, основанный на персоналистическом понимании онтологии. Диалогические взаимоотношения «я» и «другого», в пределе — «я» и Абсолютного Другого, формируют, согласно ранним работам Б., структуру бытия, понимаемого при этом как «событие». Два личностных сознания — минимум «события бытия». В исторических типах культуры «я» и «другой» находятся, по Б., в разнообразных формах взаимного одержания и подавления, при которых персоналистические отношения между «я» и «другим», предполагающие одновременно их взаимоненаходимость и связанность в едином событии, подменены суррогатами либо их иллюзорной взаимоизоляции, либо их столь же иллюзорного единства (физиологического, психологического, идеологического, национального, социального и т. д.). Б. выстраивает типологию исторических форм взаимного одержания или подавления «я» и «другого», выделяя две противоположные тенденции: тенденцию с установкой на преобладание «я» — в таких случаях «другой» имманентизирован в «я» и понимается как такой же, как «я» (тенденция усматривалась Б. в идеализме в целом, в европейском гносеологизме последних веков, в экспрессивной эстетике и др.) и тенденцию с установкой на доминирование «другого» — «я» поглощено здесь «другим» и понимается как такое же, как «другой» (свойственно материалистически ориентированному типу сознания, импрессионистической эстетике и др.) Согласно Б., дисгармоничность взаимоотношений «я» и «другого» и в той, и в другой тенденции вызвана преимущественной ориентацией культуры на единое, всеобщее, вплоть до «ничьего», сознание (рационалистический гносеологизм, или «роковой теоретизм», Нового времени). Впоследствии ориентация на абстрактно всеобщее единое сознание терминологически закрепилась в Б.ских текстах как «монологизм». Этическим императивом, способным преодолеть монологизм, является, по Б., провидение в абстрактном «другом» конкретного «ты» и установление с ним диалогических отношений. Необходимым предусловием трансформации «другого» в «ты» стало, по Б., осуществленное романтизмом обретение отрефлексированного самосознания в форме чистого «я-для-себя», так как только зрелое «я-для-себя» способно провидеть «ты» в абстрактном «другом» и «другого» в себе, преодолев тем самым иллюзии монологизма. Этот этический императив восходит к Б.скому пониманию конститутивного признака религии, определяемого им как «персональное отношение к персональному Богу». В эстетике философская проблематика взаимоотношений «я» и «другого» трансформируется во взаимоотношения автора и героя, между которыми также возможны все соответствующие типы неравновесных соотношений (либо подавление героя автором, или автора героем, либо их нейтрализующее слияние в недифференцированном целом абстрактно всеобщего сознания). Понимание адекватных форм эстетических взаимоотношений автора и героя у Б. менялось. В ранних работах он констатирует кризис эстетики, выразившийся в дисгармоничности взаимоотношений автора и героя (в частности, в «бунте героя»). Причины дисгармонии толковались в ранних работах как результат нарушения традиционных эстетических канонов, приведшего к потере автором устойчивой позиции вненаходимости, с которой он мог бы «любовно» завершать и «миловать» героя, извне даруя ему форму и эстетическое спасение. Однако, поскольку «эстетика завершения автором героя» лишала последнего той диалогической активности, которая требовалась общефилософскими постулатами Б., и редуцировала «событие общения» до единоличной активности автора, в дальнейших работах он ищет разрешения эстетического кризиса не в возврате к нарушенным классическим канонам, а в их модифицированном обновлении, выдвигая в качестве способа преодоления кризиса авторской позиции аналогичный этическому эстетический императив: как в «другом» нужно провидеть «ты», так автор в идеале должен не «завершать» и «объективировать» остающегося пассивным героя, что превращает его, даже при исходном признании в нем равноправного сознания, из «личности» в любовно милуемую, но «вещь», а сохранять в нем активное «ты», «творческое ядро» личности, которое может быть выражено только изнутри самого героя и в котором каждая личность «бессмертна». Концептуальная собственно эстетическая сложность этого постулата состоит в том, что автор при этом должен сохранить за собой эстетически устойчивую вненаходимость изображаемому миру, без которой эстетический акт редуцируется до этического. Реальное эстетическое разрешение коллизий между автором и героем Б. усматривал в полифонических романах Достоевского, понятых как осуществление принципиально новаторской художественной формы, в рамках которой нет ни доминирования автора или героя, ни их нейтрализации » абстрактно всеобщем едином сознании. Сохраняя в герое его полноправное, активное и самовыражающееся «ты», автор полифонического романа за счет специфических художественных средств (см.: Полифония, Двуголосое слово, Хронотоп) сохраняет, по Б., и свою вненаходимость изображенному миру, являющуюся условием осуществления эстетического акта как обособленного от других форм «событий бытия». В теории народно-смеховой карнавальной культуры «базовый концепт» Б. (диалогические взаимоотношения между Я и Ты) трансформировался в теорию особой формы общности компонентов архетипических оппозиционных пар без их изоляции и нейтрализации. Разрешающей силой такой «нераздельной и неслиянной» общности обладает здесь в смысловом отношении инородное полифонии, но аналогичное по абстрактно взятым функциям понятие «амбивалентности»: согласно Б., бинарные оппозиции культуры (верх/низ, свой/чужой, смерть/рождение и т.д.) не разведены в статической взаимной изоляции и не нейтрализуются (как в структурализме) в некой архисеме, составляя единый «однотелый» смысловой архиобраз, тендирующий к области «ставшего» и «данного», а сочетаются, не теряя своей обособленной определенности, в амбивалентное целое, порождая двутелые образы («беременная смерть»), тендирующие к «становлению» и «заданности» (спор юности и старости, хождение оппозиций «колесом» и т. д.). В философии языка Б., направленной в том числе и на обоснование специфики словесного творчества, его базовая концептуальная идея трансформировалась в специфическую категорию «двуголосого слова», понимаемого как единая синтаксическая конструкция, формально принадлежащая одному говорящему, но реально содержащая два находящихся в диалогических отношениях «голоса». В теории хронотопа тот же концепт преобразован в идею пребывания автора «на касательной» к изображенному миру. В философских построениях Б. использовал по-своему интерпретированную интеллектуальную технику неокантианства когеновской школы, феноменологию Гуссерля, герменевтику дильтеевского типа; Бах-тинская философия языка содержит многочисленные аллюзии к германской и французской филологии (Л. Шпитцер, К. Фосслер, Ш. Балли и др.). Собственно же эстетические инновации Б. (полифония, теория романа в целом, концепция карнавала) по тематике и телеологии самоопределялись в прямом диалоге с символизмом Вяч. Иванова (с ивановским тезисом «Ты еси», с его идеей о мифологическом высказывании как синтетическом символическом суждении, обладающем как минимум двусоставной структурой, которая в модифицированном виде вошла в специфически Бахтинскую категорию двуголосого слова; с поставленной Вячч Ивановым проблемой рассмотрения не только и не столько содержания романов Достоевского, сколько их новаторской и вместе с тем рецептивно-архетипической формы, которая по-своему была решена в Бахтинской полифонической концепции; с оппозицией Диониса и Аполлона и в целом с ивановским антино-мизмом, который в переработанном виде вошел в Бахтинскую карнавальную концепцию и т. д.). Конкретные смысловые связи между разными эстетическими инновациями Б. в некоторых случаях остались непроясненными; частое сближение далекого «без указания посредствующих звеньев» придает общему концептуальному стержню его частных концепций несколько абстрактный характер, требующий дополнительных интерпретаций. Двуголосое слово — скрещение в одном высказывании двух личностных «голосов» Двуголосое слово — скрещение в одном высказывании двух личностных «голосов», которое осуществляется с помощью разных форм преломления смысловых интенций говорящего сквозь призму чужих слов на ту же тему, что создает особый семантический эффект «непрямого говорения» (то есть говорения не «на» языке, а «через» язык, через объективированную и дистанцированную от собственных уст чужую словесную манеру). Синонимичный термин — «гибридные конструкции». Будучи естественной формой речевой жизни как таковой (в виде «органических гибридов»), двуголосые конструкции в случае их целенаправленной эстетической обработки становятся, по Б., специфическим свойством прозаического художественного слова («намеренные гибриды»). Двуголосое слово — третья, главная, разновидность разработанной Б. типологии слов в романе. Две первые разновидности — одноголосые слова: 1) прямое слово, непосредственно направленное на свой предмет и прямо выражающее смысловую интенцию автора, и 2) объектное, то есть изображенное, слово (слово персонажа). Двуголосое слово (третий тип) в свою очередь подразделяется на три разновидности. В одном случае («отраженное чужое слово») чужое слово воздействует на синтаксические конструкции романа извне, влияя на смысловое течение речи (скрытая полемика, «слово с оглядкой на чужое слово» и др.), в двух других случаях чужое слово непосредственно («самолично») введено внутрь высказываний, то есть происходит гибридное совмещение авторского и чужого голоса (в том числе голоса персонажа или подставного рассказчика) в рамках единой синтаксической конструкции. В смысловом отношении это совмещение голосов может быть либо однонаправленным (вторая разновидность двуголосия — напр., стилизация), либо разнонаправленным (третья разновидность — пародия, ирония и т. д.). На основе произведенных им конкретных анализов романной прозы и в результате теоретического пересмотра шаблонов прямой и косвенной речи Б. ввел или особым образом истолковал разные лингвистические способы скрещения двух голосов в единой синтаксической конструкции (несобственно-прямая речь, скрытая и рассеянная чужая речь, замещенная речь, псевдообъективная мотивировка, скрытая полемика и др.). Принципиальный момент двуголосых конструкций в том, что один из скрещенных в них голосов всегда сохраняет доминирующее положение, то есть всегда ясно, какой смысл принадлежит непосредственно самому говорящему, а какой смысл введен из «чужого слова» и как этот чужой смысл оценивается говорящим. Двуголосие рассматривается Б. не как спецификум полифонии, а как спецификум романа вообще, включая монологический роман. Жанр романа в целом характеризуется, согласно Б., установкой на реальное социальное разноречие «жизни», типы же романа различаются по степени и формам этой ориентации. Б. проанализировал различные способы ввода и организации двуголосых конструкций в романе: формы пародийной стилизации жанровых и иных языков эпохи в т. н. «юмористическом» романе (Диккенс, Теккерей, Жан-Поль, Стерн и др.), формы организации двуголосия в романах, использующих игру с условным автором или рассказчиком (пушкинский Белкин, рассказчики гоголевских «Носа» и «Шинели», рассказчик-хроникер Достоевского, «фольклорные» и бытовые рассказчики у Мамина-Сибиряка, Лескова и др.); формы специфической организации двуголосых конструкций при передаче социально-типических языков героев (Тургенев, Толстой и др.), композиционный романный прием «вводных жанров» (Гёте, Пушкин, Достоевский) и др. В целом, по Б., имеется две стилистические линии в развитии европейского с точки зрения его ориентации на ное, жанровое, стилистическое, идеологическое и т. п. разноречие жизни: 1) линия, начатая «софистическим» романом, которая характеризуется более или менее строго выдержанной одноязычностью и одностильностью (реальное разноречие языковой жизни остается здесь вне романа, но определяет строение романа в качестве диалогизирующего его фона, с которым роман полемически или апологетически соотнесен) и 2) романная линия, в которой реальное социальное разноречие непосредственно вводится в состав романа, что расшатывает его одностильность и одноакцентность, вплоть до отказа от чистого и прямого авторского слова. Полифония возникла, по Б., в русле второй линии (о других источниках полифонии — карнавализованной ветви литературы и хронотопах авантюрных романов — см.: Карнавализация и Хронотоп). Если в монологических романах, развивающихся в русле первой линии, сохраняется доминирующее положение одного из «языков» или «голосов» (персонального голоса автора, голоса рассказчика, голоса героя, внутренне убедительного и авторитетного для автора, и т. д.), то в полифонии, согласно замыслу Б., доминирующей ценностно-смысловой инстанции нет (автор равноправен с героями). Поскольку же двуголосые конструкции, используемые и в полифоническом романе, всегда сохраняют главенствующее положение одного из голосов, полифоническая идея предполагает особую языковую стратегию обращения полифонического автора с двуголосием, состоящую в попеременном размещении всех участвующих в полифоническом романе голосов то в «подавляемой», то в «подавляющей» синтаксической позициях, что обеспечивает постоянное круговое чередование всех голосов романа по этим позициям и, тем самым, погашение монологических потенций двуголосия и достижение бездоминантного языкового пространства полифонического романа. Бахтинская концепция двуголосого слова оказала существенное влияние на лингвистику, но ее собственно эстетические потенции остаются до конца не верифицированными. Карнавализация — транспонирование карнавальных форм народной смеховой культуры Карнавализация — транспонирование карнавальных форм народной смеховой культуры на язык литературы; историческая трансформация этих форм в систему соответствующих художественных средств. В широком смысле понятие карнавализации применялось Б. не только к литературе и другим видам искусств, но и к культуре в целом, включая идеологию, психологию, науку, типы мировосприятия, индивидуальные формы сознания и т. п. Основная функция карнавализации — восстановление исходной амбивалентности культурных смыслов, разрушение искусственных монологических барьеров как между литературными жанрами и языковыми стилями, так и между замкнутыми системами мышления и типами мировосприятия, которым Карнавализация противопоставляет амбивалентную, персоналистическую и диалогическую систему ценностей, основанную на глобальной топографической картине мира — с абсолютными верхом и низом и, одновременно, вытянутой по горизонтали. Карнавальное мировосприятие как источник карнавализации при всем различии вариаций и оттенков в зависимости от эпох, народов и отдельных праздников имеет, по Б., ряд универсальных черт: отсутствие факта и чувства рампы (карнавал — это зрелище без разделения на исполнителей и зрителей) и связанная с этим отмена всякой дистанции и иерархии, что предполагает вольный фамильярный контакт как между самими людьми (новый «диалогический» модус взаимоотношений «я» и «другого»), так и между идеями, ценностями, явлениями и вещами («карнавальные мезальянсы»). Проявление универсальной амбивалентности карнавального мировосприятия Б. видел в ведущем действе карнавала — обряде увенчания/ развенчания, в котором максимально выражается общекарнавальный пафос субстанциальных метаморфоз и динамических перемен, т.е. пафос синтеза статичных оппозиций «вертикальных» ценностей с «горизонтальным» временем. Специфически карнавальным свойством является также объединение вертикального модуса «серьезности» с горизонтальным модусом «смеха», что выражается в том числе в «профанации», т. е. системе снижений признаваемых в данное время официальными ценностей (кощунство и непристойность, связанные с обыгрыванием производительной силы земли и тела; пародии на священные тексты и др.). Все формы карнавального мировосприятия амбивалентны, они динамически объединяют оба полюса: верх и низ, рождение и смерть, благословление и проклятие, хвалу и брань, кризис и обновление. Внутренне амбивалентен (в отличие от редуцированного и рационализированного смеха Нового времени) и сам карнавальный смех, не статично противопоставленный серьезности, а сращенный с нею: в нем нет голого отрицания, нет разделения на субъекта и объекта смеха (смеются все), в нем осмеяние слито с ликованием, смерть — с обновлением, отрицание — с утверждением. Органичное сращение элементов серьезных и смеховых мифов Б. видел во всех народных образах, которые генетически содержат в себе амбивалентную целостность, будучи одновременным выражением и родового страха его преодоления) «родовым» смехом. Страх и смех — это равноправные формы народной правды о мире, сосуществующие в цельном единстве. Если их рассматривать изолированно друг от друга, то цельность мировосприятия распадется на две или несколько несообщающихся идеологий, что и происходит в официальных культурах, в которых исходная амбивалентность народного мировосприятия деформируется либо за счет взаимной изоляции элементов карнавальных пар (прежде всего страха и смеха), либо за счет подавления одного элемента другим, либо за счет их нейтрализации. Смех расценивается Б. как особый модус мышления, обладающий потенцией превращения в одну из форм эстетического освоения действительности, равноценно соположенную с «серьезностью» и способствующую катартическому (см.: Катарсис) снятию «страха»; отсюда — процесс карнавализации литературы понимается как собственно эстетический способ восстановления искомой целостности мировосприятия. Б. выделяет несколько этапов карнавализации литературы (и соответственно культуры в целом). На исходе классической античности под влиянием карнавального фольклора в литературе сформировалась область «серьезно-смехового», в которую входили сократический диалог, памфлет, буколическая поэзия, мениппея и др. жанры. Будучи противопоставлена изолированно-серьезной монологической литературе (эпопее, трагедии, истории, классической риторике и др.), эта область формировала новое отношение к действительности, при котором предметом описания и исходным пунктом его оценки становилось не абсолютное прошлое мифа и предания (как в однотонно-серьезных жанрах), а злободневная современность в зоне непосредственного с ней контакта. Вместо предания — опора на опыт и свободный вымысел, вместо однотонной серьезности — нарочитая многостильность, смешивающая высокое и низкое, серьезное и смешное; появляются авторские личины, эстетически целенаправленно используется не только изображающее, но и изображенное слово. Трагедия и сатирова драма восстанавливали своим сценическим соседством серьезно-смеховую амбивалентность и цельность народного образа. Именно здесь, по Б., зарождаются истоки карнавализованной ветви новоевропейского романа, приведшей к полифонии Достоевского (о стилистически-языковых и хронотопических аспектах проблемы исторических источников полифонии см.: Двуголосие и Хронотоп). В Средние века почти каждый серьезно-официальный церковный праздник имел свою народно-площадную сторону. Сущет ствовала и обширная смеховая и пародийная литература, связанная с собственно карнавалом, с «праздником дураков», с вольным «пасхальным смехом». Хотя обе стороны жизни (официальная монологически-серьезная и карнавально-площадная) были в Средние века узаконены, между ними существовали строго установленные временные границы. В эпоху Возрождения карнавальная стихия снесла эти временные барьеры и вторглась во многие области официальной жизни и мировоззрения. Смех оплодотворил, по Б., литературу Ренессанса и сам был оплодотворен ею. Карнавал овладел почти всеми жанрами большой литературы и существенно преобразовал их (наиболее значимые в этом отношении для Б. имена — Боккаччо, Рабле, Шекспир, Сервантес). Карнавальное мироощущение проникло, по Б., и в сами основы ренессансного мироощущения. После Возрождения, оцениваемого Б. как вершина карнавализации, начался спуск. Народная карнавальная жизнь редуцируется в дальнейшем в придворно-праздничную культуру, уйдя с народной площади в замкнутые маскарадные пространства. Изменились в Новое время и функции самого смеха; область его ведения все более суживается, он утрачивает свой праздничный универсализм и возрождающую силу. На место амбивалентного сочетания осмеяния и ликования вступило однотонно критическое и прямо сатирическое обличение. Смеющийся отделился от осмеиваемого (и во внешне-социальном и во внутренне-психологическом смысле); всеобщий праздник распался на исполнителей и зрителей (а иногда и на жертвы). Амбивалентная средневековая непристойность выродилась в поверхностную эротическую фривольность; высокая площадная откровенность, связанная с «серьезной» верой в производительную силу земли и тела, стала пониматься узкосексуально, превратившись в «альковный реализм» подсматривания и подслушивания. В XVIII в. смех стал, по Б., презренным и низким занятием. Знающий только «горизонталь» и редуцированный до голой отрицательной насмешки, он лишается своей возрождающей и обновляющей силы и начинает окрашиваться в релятивистские тона, его вольная и веселая амбивалентность трансформируется в скептицизм и агностицизм. Но эта деградация самого карнавала уже не могла, по Б., противодействовать тому мощному карнавальному импульсу, который был получен литературой в эпоху Ренессанса. Со 2-й пол. XVII в. уже не сам карнавал влияет на литературу, но ее ранее карнавализованные формы. Карнавализация становится почти чисто литературным явлением, а большинство жизненных карнавальных форм модифицировались в собственно художественные средства. Редуцированные формы карнавального смеха (юмор, ирония, сарказм) транспонировали во вместившие их в себя художественно-изобразительные системы его природную амбивалентность. Через ряд промежуточных этапов амбивалентная целостность карнавального мироощущения была, согласно Б., в преображенном виде восстановлена в литературе как особая эстетическая система — полифонический роман Достоевского (см.: Полифония). Хотя карнавальный смех и не звучит в полифонии Достоевского явно и в полную силу, тем не менее его отголоски слышны и в структуре художественных образов, и в сюжетных положениях, и в особенностях словесного стиля и др. Но главным преображенным выражением редуцированного смеха и амбивалентного карнавального мировосприятия Б. считает созданную Достоевским принципиально новую авторскую позицию, которая не дает абсолютизироваться в модусе непререкаемой серьезности ни одной точке зрения, ни одному полюсу жизни и мысли. В полифоническом романе однозначные идеи-позиции отдаются героям, а автор диалогически сводит их в «большом диалоге» романа, оставляя его открытым, не ставя завершающей точки. Такого рода художественные системы выражают, по Б., амбивалентность и незавершимость самой природы человека и его мысли. В целом Бахтинская теория карнавализации является не только инновационной гипотезой в области исторической поэтики, но и закодированной в эстетических категориях оригинальной философией истории. Полифония — теория особого типа художественного мышления Полифония — теория особого типа художественного мышления, получившего, согласно Б., отчетливое выражение в романах Достоевского. По своим основным параметрам полифония противостоит монологическому (или гомофоническому) мышлению. Становление полифонического романа — следствие транспонирования в литературу карнавальной традиции народной смеховой культуры (см.: Карнавализация), особой формы проявления общей установки романного жанра на социальное разноречие («многоголосие») языковой жизни (см.: Двуголосое слово) и обновленной рецепции хронотопических форм авантюрного романа (см.: Хронотоп). В противоположность монологическому роману, в котором характеры и типы героев даются как объективированные и завершенные образы, имеющие генетическое и причинное обоснование внутри единого «объективного» мира, изображаемого и оцениваемого единым же авторским сознанием, герои полифонического романа — это особым образом упорядоченное множество самостоятельных, незавершенных и неслиян-ных сознаний («голосов»). Согласно Б., объединение полифонических образов в романное целое осуществляется не посредством рассмотрения их в качестве закономерных и сплошь «объясненных» элементов изображаемого «объективного» мира, не через сюжетно-тематическое единство объемлющих их событий и не посредством поглощения их личностного многообразия монологическим сознанием автора, прочерчивающего между ними причинные или иные рациональные связи, а за счет установления между героями личностных («диалогических») отношений. В отличие от монологического романа, где либо автор подавляет героя (общий случай), либо герой — автора (частный случай, имеющий место тогда, когда автор «не справляется» с внутренне убедительным для него героем, не может дистанцироваться от него и, следовательно, завершить его образ и потому подчиняется герою, делая тем самым уже его, а не свое сознание монологической оправой для всего романа), в полифоническом романе автор не завершает сознание героев и не сливается с главным из них, становясь «рупором» его идей, а вступает с ними в равноправные диалогические отношения. Отсюда вместо системной взаимозависимости между идеями, мыслями и положениями, которые все довлеют одному — авторскому или абстрактно-всеобщему — сознанию, в полифоническом романе взаимодействуют принципиально не сводимые в системное единство личностные позиции героев, их хронотопически самостоятельные точки зрения на мир, данные в разрезе объединяющего их каждый раз уникального события личностного общения. Предмет изображения в полифонии — незавершимый диалог. Диалогический подход — фундаментальное требование полифонической эстетики, согласно которому герой — не вещь и не абстрактный смысл, а «ты», т.е. другое «чужое» сознание, которое, согласно общефилософской концепции Б., не может быть извне объективировано и завершено. С другой стороны, диалогический принцип предполагает, что каждое сознание не может быть и абсолютно отчужденным от других «я», не может быть абсолютно свободным даже в самооценке. То, что раскрывается в полифоническом романе, — это не внешний, завершенный и сплошь объясненный образ героя, но выражение его собственного самосознания, его «собственное слово» о себе и о мире, которое не может быть сказано никем другим, но которое вместе с тем зависит и от взаимоотношений героя с окружающими его другими «я» и потому в самых глубинных пластах смысла всегда ориентировано на чужую речь о себе самом. Мир охватывается полифоническим романом не в историческом или бытовом времени, а в как бы абсолютном времени-пространстве, где принцип причинности и генетический подход теряют свое значение. Не становление или развитие героев, предполагающие некий рационально объяснимый временной ряд, является предметом изображения в полифоническом романе, но сосуществование и взаимодействие героев в «большом времени» и «большом диалоге» культуры по «последним вопросам» бытия. Непротиворечивое осуществление такой диалогический подход получает лишь при понимании изображаемого мира как равноправного общения разных «я», включая «я» автора. Если иметь в виду, однако, весь корпус Бахтинских текстов, становится понятным, что используемое в книге о Достоевском понятие как бы прямого диалога автора с героями — это риторически ограниченная концептуальная метафора, поскольку изображающий и изображаемый мир не могут, по Б., вступить в прямой непосредственный контакт без того, чтобы не разрушить тем самым специфику эстетического акта. Полифонический автор не входит в изображаемое пространство, а остается «на касательной» к нему. Свобода полифонического героя относительна: она так же, по определению Б., создана автором, будучи выражением его замысла, как и несвобода героя монологического романа. Свобода героя — это не «объективный» факт, что сразу перевело бы его из изображаемого в реальный мир, а момент авторского замысла о нем. Та или иная степень авторской вненаходимости роману — разрешающее условие всякого, включая и полифоническое, художественного изображения; без автора полифонический роман распался бы точно так же, как и любое другое словесное высказывание. Специфичность функций находящегося на касательной к изображаемому миру автора полифонического романа состоит не в его прямом «содержательном» диалоге с героями, а в максимальном повышении его провоцирующей диалогической активности, инициирующей как нравственное «взаимодействие» героев — их прямой и напряженный диалог в романе, так и «последнее слово» героя в сфере «последних вопросов» (в метафизическом диалоге с Богом). Особое место среди конкретных разработок полифонической идеи занимает типология различных синтаксических форм романного слова (см.: Двуголосое слово), оказавшая существенное влияние на современную отечественную и зарубежную лингвистику. За собственно эстетическими и лингвистическими категориями полифонической концепции стоит оригинальная философская позиция Б.. Полифоническое мышление, по Б., отражает полифоническую природу самой жизни (поэтому оно в той или иной мере проявляется во всех литературных, в т.ч. монологических по их внешнему определению, жанрах и во всей мыслительно-языковой сфере культуры вообще). Противоположный ему монологический тип мышления является, с точки зрения Б., абстрактным, не осуществимым на практике в полную силу исторически ограниченным идеологическим принципом культуры Нового времени, который, получив соответствующую философскую, гносеологическую, мировоззренческую и др. обработку, существенно повлиял на внешние формы жизни культуры, но не преодолел при этом ее внутренней полифонической природы. В формально-структурном отношении Б. сближал полифонический роман с мистерией, платоновскими диалогами, мениппеей и другими формами карнавализированной ветви литературы, но в целевом и аксиологическом смысле тот образ, на который в конечном счете ориентирована Бахтинская полифония, — это Церковь как общение неслиянных и неразделенных душ. Оценки Бахтинской концепции полифонии в современной философии и филологии неоднозначны. В одних случаях принимается как философская основа концепции, так и ее собственно эстетическое содержание, в других — либо признаются только эстетические достоинства концепции и отрицаются ее философские корни, либо оспаривается и то и другое, но во всех случаях отмечается эвристическая сила идеи полифонии как интеллектуального концепта, стимулирующего саморефлексию гуманитарного мышления. Хронотоп — («времяпространство») — эстетическая категория, отражающая амбивалентную связь временных и пространственных отношений, художественно освоенных и выраженных с помощью соответствующих изобразительных средств в литературе и других видах искусства. Б. определяет хронотоп как, с одной стороны, сгущение и уплотнение времени, которое как бы обрастает вследствие этого пространством, и как, с др. стороны, втягивание пространства через сюжетное развитие в процесс движения, в результате чего оно как бы обволакивает собой ось времени. Каждый хронотоп обрастает и третьим — ценностным — измерением, так что типологически отраженная в нем «точка зрения» на мир имеет не только пространственно-временную локализацию, но и аксиологическую определенность. Хронотопичность — неотмысливаемая предпосылка и изображения, и восприятия художественного смысла. В каждом литературном произведении в результате периодических слияний и разрывов времени и пространства, сопровождающихся соответствующими аксиологическими изменениями, образуется своя частная система конкретных хронотопов, являющихся организационными центрами, завязывающими и развязывающими сюжетные и смысловые узлы произведения; с другой стороны, в каждом романе преобладает свой доминантный хронотоп, связанный с принадлежностью данного произведения к той или иной художественно-эстетической традиции. Б. разработал типологию жанровых форм освоения литературой основных исторических видов хронотопического мышления, выделив (на основе анализа греческого романа) три основных типа художественного освоения времени и пространства в романе: хронотоп авантюрного романа испытания (Гелиодор, Ксенофонт Эфесский, Лонг и др.), хронотоп авантюрно-бытового романа (Апулей, Петроний) и биографический романный хронотоп (платоновские «Апология Сократа» и «Федон», автобиография Исократа, Плутарх и др.). Поэтика Достоевского восходит, с его точки зрения, к авантюрным типам хронотопов (а также к диалогизованной и карнавализованной ветви развития романа — см.: Двуголосое словои Карнавализация), поэтика Л. Толстого — к «биографическому». У Достоевского доминирует хронотоп «порога» — одновременного выражения пространственного топоса и темпоральных по своей сущности явлений духовного кризиса и перелома (ценностный аспект). Время сгущается в хронотопе «порога» до мгновения (ср. хронотоп «дороги»), как бы не имеющего длительности в «нормальном» биографическом времени (аналогично событиям «авантюрного времени») и потому выпадающего из него. В общем историко-типологическом смысле эстетический хронотоп «порога» — это обновленное мистерийное и карнавальное время, имеющее определенную аксиологическую наполненность, которому соответствует и обновление древней карнавально-мистерийной площади, т. е. пространственной составляющей хронотопа (местом соответствующих действий у Достоевского часто служит не только «порог» как таковой, но лестница, коридор, улица и собственно площадь). У Толстого доминирует не свернутое в мгновение время, а «биографическое время», протекающее с нормальной длительностью во внутренних пространствах дворянских домов и усадеб. Кризисы, встречающиеся у Толстого, не выпадают у него, как у Достоевского, из этого «биографического времени»: они тесно и органично вплетены в него соответствующими сюжетно-смысловыми и ценностными нитями. Хронотопически организованы, согласно Б., все без исключения формы движения культурного смысла, в т. ч. язык (и как средство внешнего общения, и как форма протекания смысла во внутренней духовно-мыслительной деятельности). Хронотопично и само мышление, даже абстрактное; как бы ни были в мышлении ослаблены хронотопи-ческие координаты, именно движение смысла «по», «между» и «сквозь» имманентные и внеположные хронотопы является условием его развития. Всякое вступление в область смыслов совершается, по Б., только через ворота хронотопа. Эстетический хронотоп связывался, таким образом, Б. с общефилософским принципом хронотопичности мышления и рассматривался как особый тип «интенциональных рамок» сознания. Кроме «встроенных» в художественный текст хронотопов — хронотопов изображенного мира, эстетический акт предполагает наличие и внеположных ему авторского и читательского хронотопов — хронотопов мира изображающего. Согласно Б., ми... смотреть

БАХТИН

БАХТИН Михаил Михайлович (1895-1975) — философ, принадлежащий постсимволическому периоду культуры серебряного века. Гимназич. образование получил в Вильнюсе и Одессе. В 1913 поступил в Новоросс. ун-т, через год перевелся в Петербург, ун-т на классич. отделение историко-филос. ф-та. Среди своих университет, учителей Б. отмечал Ф.Ф. Зелинского, наставлявшего студентов в духе эллинизма, отчасти пропущенного через призму воззрения Ницше, Н.Н. Ланге и А.И. Введенского, строго придерживавшегося кантовского критицизма вместе с психол. представлениями 19 в. Ориентированный на зап. науку характер университет. образования наряду со склонностью к свободным религ. исканиям сформировали у Б. европ. строй филос. мышления. Приверженец "строгой науки", решительно порвавший с метафизикой, Б. противостоял рус. философии серебряного века, своим старшим современникам — софиологам Флоренскому и С. Булгакову, а также экзистенциалистам Бердяеву и Л. Шестову.<br>     Творч. путь Б. может быть расценен, по его словам, как становление и развитие единой филос. идеи. На рубеже 10-20-х гг. Б. владел замысел создания "первой философии", беспредпосылочного учения о бытии. На основании нового бытийственного созерцания это учение в проекте должно было вывести из кризиса европ. мысль — преодолеть роковой разрыв между "миром культуры" и "миром жизни", в чем, по Б., состоял основной порок совр. "теоретизма". Свое учение Б. представлял в качестве системы, имеющей, однако, характер не отвлеченной метафизики, но нравств. философии; вольно или невольно он следовал установке Канта на<br>     приоритетность "практич. разума" в деле построения самообоснованного мировоззрения. Гл. категорией нравств. онтологии Б. стало понятие "бытия-события", к к-рому был приравнен "ответственный поступок" человека; гносеологич. проблема при этом решалась на основе интуиции "участного", т.е. приобщенного к бытию мышления ("К философии поступка"). Свое учение Б. изначально мыслил синкретическим; включая в себя этику и эстетику, оно определялось в качестве филос. антропологии. Хотя "первая философия" Б. не осуществилась в качестве задуманной системы, ее ключевые представления выразились в конкретных разработках. Культурология, "металингвистика", теория лит-ры, "истор. поэтика" и т.д. суть модусы единой гуманитарной дисциплины Б., различные развороты фундаментальной проблемы человеч. бытия.<br>     Если говорить о культурологич. разрезе единой бахтинской "идеи", то целью Б. было концептуальное соединение понятия культурной ценности с интуицией жизненной актуальности. Б. стремился преодолеть односторонности "философии жизни" (Бергсон, Дильтеи, Ницше и др.) и "философии культуры" (Риккерт), дав их своеобразный синтез в представлении о "живой" в опр. смысле ценности, о культуре, — не дистанцированный от бытия, но являющийся его полновесной частью. Подразумевая категорию культурной ценности, Б. конкретно имел дело с худож. лит-рой и его культурологич. (и, шире, онтологич.) учение оказалось не отделимым от "эстетики словесного творчества". В этом смысле "идея" Б. в ее развитии прошла ряд ступеней, объединенных внутр. логикой. В филос. становлении Б. можно выделить этапы 20-х, 30-х гг. и заключит, периода творчества. С др. стороны, Б. занимали проблемы, восходящие к его интуиции культуры как "бытия-события". К области его культурологии могут быть также отнесены исследования филос. природы человеч. языка — первофеномена всякой культуры.<br>     В 20-е гг. проблему культурной ценности Б. сопрягал с поиском такой эстетич. формы, к-рая бы в своей "завершительной" функции не умерщвляла, не "парализовала" собою жизненное содержание. Он создал модель "эстетич. объекта", принципом к-рой стала жизнеподобная "архитектоника" "взаимоотношений" автора и героев худож. произведения ("Проблема содержания, материала и формы в словесном худож. творчестве", 1924). Искомая "ценность" связывалась с героем, свободно, без принуждения со стороны автора, осуществляющим свою собственную "идею", раскрывающим свое внутреннее содержание, отождествляемое Б. с нравств. поступком. В трактате "Автор и герой в эстетич. деятельности" Б. подвергает классификации формы, соответствующие разл. "архитектонич." принципам — принципам отношения автора к герою; критерием этой классификации он делает свободу героя от автора. Учению об идеальной в этом смысле форме — о герое, к-рый в равной степени принадлежит как худож. целому, так и-в своей свободе — жизненной действительности, — посвящена книга Б. "Проблемы творчества Достоевского" (1929). Герой романа Достоевского видится Б. в равноправном "диалоге" с автором; свобода героя означает исчерпание им до конца собств. идеол. потенций, полное обнаружение своих взглядов на "последние" мировоззренч. проблемы. Герой, обладающий такой же духовной реальностью, что и автор (а вместе и "полифонич. роман" в целом, представляющий собой "архитектонически" организованное общение подобных героев-протагонистов с автором и между собой), являются в культурологии Б. той самой идеальной "ценностью", к-рая одновременно принадлежит и худож. миру, и реальной действительности, т.е. нравств. бытию-событию. В концепции полифонич. романа Б. достигает цели своей "философии поступка" — примиряет "мир культуры" и "мир жизни"; роман Достоевского является в глазах Б. "культурной ценностью" совершенно особого, высшего порядка.<br>     Вывод о романе Достоевского как о своеобразной духовной действительности, причастной реальному бытию (утверждение более сильное, чем традиц. представление о "жизнеподобии" романного мира), в 30-е гг. Б. переносит на жанр романа в целом. Роман в его концепции оказывается живой проекцией не только совр. ему нац. языкового универсума, но и осн. форм миросозерцания, обусловленных состоянием культуры. Параллельно исследованию худож. особенностей романа разл. эпох Б. приходит к выводу о принципиально разном переживании времени и пространства в изменяющихся культурных ситуациях ("Формы времени и хронотопа в романе", 1937-38). Если анализ поэтики Достоевского в 20-е гг. может быть лишь для спец. исследования отделен от его диалогич. онтологии (равно как и от концепции причастной бытию культурной ценности), то в 30-е гг. двумя сторонами одной и той же медали оказываются изучение Б. худож. природы ряда разновидностей романа и конкр. культурологич. наблюдения. Б. досконально исследовал многогранный комплекс категорий и ценностей, связанный с таким культурным феноменом, как традиция европ. карнавала; раскрытие худож. принципов романа Рабле, давшего Б. богатый материал для его культурологич. штудий, оказалось в целом подчиненным скорее культурологич. задаче. Карнавал, по мнению Б., представляет собой неофициальное, демократич. дополнение к господствующей культуре, осуществляющее релятивизацию официальных ценностей через их комич. снижение в нар. праздничных действах ("веселая относительность"). На первый план в карнавале выступает неизбывная правда жизни, соотнесенная с телесным человеч. и мировым началом; иерархич. ценностная система претерпевает обращение, онтологические "верх" и "низ" в карнавальном мироощущении меняются местами, так что в своей тенденции карнавал предстает "веселой преисподней". Б. видит корни ср.-век. карнавала уходящими в глубь веков, — в его концепции карнавал оказывается неким универс. культурным феноменом, тесно связанным с возникшим из него романным жанром. В филос. культурологии Б. в целом, занятой соотношением<br>     "мира культуры" и "мира жизни" ("К философии поступка"), категория карнавала знаменует диалектич. победу "жизни" над культурной "ценностью": карнавальная стихия, будучи слепым витальным порывом, не обладает созидающей силой и не порождает новых ценностей. Не имея своего собств. внутр. содержания, она паразитирует на наличной культуре и, пародийно переворачивая ее духовные основы, стремится к их разрушению. Показав растворение — в сущности, духовную смерть человека в карнавальной толпе. Б., несмотря на свое эмоционально-положит. отношение к феномену карнавала, невольно представил его в качестве антипода христ. культуры, пафос к-рого в отношении ее верховных ценностей — не что иное, как агрессивная деструкция. Будучи обобщено, бахтинское понятие карнавализации широко применяется в наст. время для осмысления самых разнообр. культурных, социальных и худож. явлений.<br>     Поел. период творчества Б. для его культурологии ознаменовался введением представления о "диалоге культур", родившегося под влиянием идей Шпенглера и, вместе с тем, полемически обращенного против них. Если мировые культуры суть в нек-ром смысле "личности", то с т. зр. Б., между ними должен существовать, длясь в веках, нескончаемый "диалог". Для Шпенглера обособленность культур, их замкнутость внутри себя приводит к непознаваемости чужих культурных феноменов; на культурологию Шпенглер переносит свою интуицию безграничного одиночества человека в мире. Для Б. же "вненаходимость" одной культуры в отношении другой не является препятствием для их "общения" и взаимного познания, как если бы речь шла о диалоге людей. Каждая культура, будучи вовлечена в "диалог", например, с последующими культурными эпохами, постепенно раскрывает заключенные в ней многообразные смыслы, часто рождающиеся помимо сознательной воли творцов культурных ценностей. Б. вносит в культурологию свое представление о диалогической природе всякого смысла, благодаря чему его концепция трансформируется в своеобразную культурологическую герменевтику.<br>     Через все культурологич. работы Б. начиная с 30-х гг. проходит представление о культурной традиции, соотносимое Б. с категорией "большого времени". За этой категорией стоит образ связной мировой истории культуры. Понятие "большого времени" принадлежит бахтинской герменевтике, соответствуя восприятию и интерпретации культурного феномена, созданного в глубокой древности. При встрече с таковым "большое время", разделяющее события творчества и рецепции, "воскрешает" и при этом непрерывно преображает забытые, "умершие" и погребенные в "авторской" эпохе, в "малом времени" культурные смыслы; "большое время" — время "диалога культур". Одна из целей введения Б. категории "большого времени" — указать, в полемике со Шпенглером, на герменевтич. плодотворность временного отстояния интерпретатора от эпохи создания произведения. Когда поздний Б. настаивает на том, что в "большом времени" "нет ничего абсолютно мертвого: у каждого смысла будет свой праздник возрождения", то, возражая Шпенглеру, он постулирует герменевтич. "открытость" ушедших с истор. сцены культур. Однако, несмотря на то что представление Б. о возможности культурологич. исследования принципиально расходилось со шпенглеровским пессимизмом, созданный им образ диалога — образ смотрящихся друг в друга ликов культуры — философски красиво согласуется с "физиогномикой мирового бывания", как определил Шпенглер собств. философию.<br>     Соч.: Проблемы творчества Достоевского. Л., 1929; Киев, 1994; Проблемы поэтики Достоевского. М., 1963; 1979; Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1965; 1990; Вопросы лит-ры и эстетики. М., 1975; Эстетика словесного творчества. М., 1979; 1986; Литературно-критич. статьи. М., 1986; К философии поступка // Философия и социология науки и техники. Ежегодник: 1984-1985., М. 1986: Дополнения и изменения к "Рабле" // ВФ, 1992. N 1; Письма М.М. Бахтина: [1960-1965] //Лит. учеба. 1992. Кн. 5/6; Работы разных лет. Киев, 1994; Человек в мире слова. М., 1995.<br>     Лит.: Бахтинский сборник. В.1. М., 1990; М.М. Бахтин и философская культура XX века: Проблемы бахтинологии. В. 1. Ч. 1-2. СПб., 1991; Библер B.C. М.М. Бахтин, или Поэтика культуры. М., 1991; Философия М.М. Бахтина и этика совр. мира. Саранск, 1992; Диалог, карнавал, хронотоп: Журн. научных разысканий о биографии, теор. наследии и эпохе М.М. Бахтина. Витебск, 1992, N 1; М.М. Бахтин как философ. М., 1992;<br>     Clark К., Holquist М. Mikhail Bakhtin. Camb. (Mass.); L, 1984; Holquist М. Dialogism: Bakhtin and His World. L.; N. Y., 1990; Morson G.S., Emerson C. Mikhail Bakhtin: Creation of a Prosaics. Stanford (Calif.), 1990: Danow D.K. The Thought of Mikhail Bakhtin. Basingstoke. L, 1991.<br>     H.K. Бонецкая<br><br><br>... смотреть

БАХТИН

БАХТИН Михаил Михайлович [4 (16) ноября 1895, Орел – 7 марта 1973, Москва] – русский филолог, философ, историк культуры. Учился на историко-филологич... смотреть

БАХТИН

БАХТИН Михаил Михайлович (1895-1975) - известный русский ученый: философ, филолог, литературовед, теоретик культуры. Определяющее влияние на формирован... смотреть

БАХТИН

БАХТИН Михаил Михайлович (1895—1975) — известный русский ученый: философ, филолог, литературовед, теоретик культуры. Основные публикации работ Б.: ‘Тво... смотреть

БАХТИН

Михаил Михайлович (1895-1975) — известный русский ученый: философ, филолог, литературовед, теоретик культуры. Определяющее влияние на формирование философских взглядов Б. оказали философские учения Канта, Кьеркегора, Марбургской школы неокантианства, феноменологии. К собственно философским трактатам у Б. можно отнести только раннюю неоконченную работу "К философии поступка" (предположительно нач. 1920-ых), где Б. выступает с программой построения "первой философии" нового типа, которая через обращение к "единой и единственной нравственной ответственности" призвана преодолеть "дурную неслиянность культуры и жизни". Онтология человеческого бытия рассматривается в данной работе как онтология поступка, как учение о "единственном событии свершаемого бытия". Одно из центральных бахтинских понятий, задающих онтологическое определение человека, — понятие "неалиби в бытии", также подчеркивающее ответственный характер человеческого бытия. Б. исходит из осознания активной причастности бытию со "своего единственного места в бытии". Соответственно онтология человека определяется у Б. взаимоотношением между "единственностью наличного бытия" и "целым бытия". Сложную диалектику этого взаимоотношения Бахтин пытается прояснить с помощью понятий "нераздельно и неслиянно", а также с помощью различения "данного и заданного" в онтологии человека. Указанное взаимоотношение реализуется, согласно Б., в изначальном акте "утверждения своего не-алиби в бытии". Этим актом, по мнению Б., полагается "ответственный центр исхождения поступка", — в результате чего место быть получает необходимую конкретность и "инкар-нированность", онтологическую укорененность. В свете заданной таким образом онтологии на смену homo sapiens приходит человек поступающий, выявляется онтологическая неслучайность всякого поступка, — нравственная философия обретает онтологические корни. Философия поступка Б. включает развернутую критику "эстетического и теоретического миров" за характерное для них отвлечение от "нуди-тельной действительности" "единого и единственного ответственного бытия" и противопоставляет им "ответственное единство" мышления и поступка. При этом указанное отвлечение приводит не только к теоретической, но и к онтологической несостоятельности. Как показывает Б., эстетический мир способен породить "двойника-самозванца", чье бытие определяется Б. как "бытие лжи или ложь бытия", "ложь самим собою себе самому" ("Автор и герой в эстетической деятельности"), коренящаяся в том, что человек отвлекается (отступает) от "центра исхождения поступка", которым отмечено конкретное место человека в бытии. Отступление, которое в религиозном (христоцентрическом) контексте осмысляется Б. как "имманентное бытию грехопадение". Заявляя, что эстетический и теоретический разум должны быть моментом практического разума, Б. вводит понятия "поступающего мышления" и "участного мышления" и классифицирует философию на ту, в которой участное мышление преобладает "осознанно и отчетливо" и на ту, где это имеет место "бессознательно и маскированно". В работе "Автор и герой в эстетической деятельности" Б. предлагает позитивное обоснование эстетического события. Б. показывает, что эстетическое созерцание, которое отвлекается от этического смысла и заданности конкретного человеческого бытия, остается внутренне оправданным по отношению к другому человеку. Обозначение проблемы "я — другой", лежащей в основании диалогической концепции Б., можно найти уже в трактате "К философии поступка". В работе об авторе и герое эта проблема получает детальное рассмотрение и опирается на такие понятия как "вненаходимость", "кругозор" и "окружение", "я-для-себя" и "я-для-другого", "другой-для-меня" и др. Согласно Б., моя вненаходимость другому делает эстетическое отношение творчески-продуктивным, поскольку я обладаю "избытком видения" по отношению к другому: мне есть чем его одарить и это дар, в котором другой, по словам Б., испытывает абсолютную нужду. Как подчеркивает Б., результатом эстетической деятельности, эстетического события, становится рождение другого в новом плане бытия, определенном новыми, "трансгредиентными" другому ценностями. Но, как уже отмечалось, это онтологическое приращение, будучи недоступным другому, требует в качестве залога мое собственное бытие. Чтобы сохранить позитивность эстетического, необходимо вести одновременно смысловую и ценностную интерпретацию отношения "я — другой", определять эстетическое видение "помимо смысла", но тем не менее удерживать его "вместе" с ним. Б. удерживает это место единого и единственного бытия, когда специально подчеркивает, что речь идет о "конкретной вненаходи-мости меня единственного". Таким образом именно по отношению к другому обнаруживается единственность и "не-заместимость" моего места в мире: мой дар другому исходит из моей точки зрения, укоренен в моем месте в бытии. "Эстетическое созерцание и этический поступок, — пишет Б., — не могут отвлечься от конкретной единственности места в бытии". Эстетическая концепция Б. развивалась в полемике с "формальным методом" в искусствознании, с одной стороны, и с концепцией "вчувствования" в эстетике к. 19—нач. 20 в., с другой. Если первое направление вело, по мнению Б., к потере героя, то второе — к потере автора, разрушая таким образом художественное событие, понимаемое как событие диалогическое. Позднее свойственный эстетическому созерцанию момент завершенности был оценен Б. как насилие, несовместимое с идеей диалогизма как живого отношения двух сознаний. В этой связи "новая художественная модель мира", созданная, по мнению Б., в романах Достоевского, преодолевает завершающую авторскую активность, монологическое сознание автора. Полифонический роман Достоевского предстает как "сочетание неслиянных голосов" в неза-вершимом диалоге. Анализируя воплощенное в романах Достоевского художественное видение жизни человеческого сознания, Б. делает вывод, что "само бытие человека есть глубочайшее общение. Быть значит общаться", быть на границе. Диалогический характер человеческого бытия, из которого исходит Б., определяет и его подход к разработке философских основ гуманитарных наук и в частности к анализу проблемы текста в гуманитарных науках. Гуманитарные науки, поскольку они имеют дело с личностью, предполагают диалогическую активность познающего, диалогическое движение понимания, которое, в свою очередь, основывается на диалогическом контакте между текстами и на сложном взаимоотношении текста и контекста. Признание нескончаемого обновления смыслов в новых контекстах приводит Б. к различению малого времени и большого времени, трактуемого как бесконечный и незавершимый диалог. В культурологическом аспекте наибольшую известность получила книга Б. "Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса" (1940), в которой Б. развивает концепцию народной смеховой культуры (в противоположность культуре официальной) и идею карнавала, разнообразные проявления которого Б. анализирует, основываясь на принципе амбивалентности. Если в литературоведении влияние Б. очень велико, то философское осмысление его идей и концепций только начинается, причиной чему стала как биография самого Б., так и судьба его наследия. Очевидна глубокая созвучность его идей западным диалогистам (Бу-бер и др.). Вместе с тем разносторонность затронутой им проблематики не только оставляет открытым вопрос о единстве бахтинской мысли, но и делает ее способной к диалогу с самыми разнообразными подходами в современной философской мысли: феноменологическими, герменевтическими, постмодернистскими. Основные публикации работ Б.: "Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса" (1965, 1990); "Эстетика словесного творчества" (1979, 1986); "Работы 1920-х годов" (1994); "Проблемы творчества и поэтики Достоевского" (1994) и др. Т.В. Щитцова... смотреть

БАХТИН

БАХТИН Михаил Михайлович (1895-1975) - известный русский ученый: философ, филолог, литературовед, теоретик культуры. Основные публикации работ Б.: Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса (1965, 1990), Эстетика словесного творчества (1979, 1986), Работы 1920-х годов (1994), Проблемы творчества и поэтики Достоевского (1994) и др. Определяющее влияние на формирование философских взглядов Б. оказали философские учения Канта, Кьеркегора, Марбургской школы неокантианства, феноменологии. К собственно философским трактатам у Б. можно отнести только раннюю неоконченную работу К философии поступка (предположительно начало 1920-х), где он выступает с программой построения первой философии нового типа, которая через обращение к единой и единственной нравственной ответственности призвана преодолеть дурную неслиянность культуры и жизни. Онтология человеческого бытия рассматривается в данной работе как онтология поступка, как учение о единственном событии свершаемого бытия. Одно из центральных бахтинских понятий, задающих онтологическое определение человека, - понятие не-алиби в бытии, также подчеркивающее ответственный характер человеческого бытия. Б. исходит из осознания активной причастности бытию со своего единственного места в бытии. Соответственно онтология человека определяется у Б. взаимоотношением между единственностью наличного бытия и целым бытия. Сложную диалектику этого взаимоотношения Б. пытается прояснить с помощью понятий нераздельно и неслиянно, а также с помощью различения данного и заданного в онтологии человека. Указанное взаимоотношение реализуется, согласно Б., в изначальном акте утверждения своего не-алиби в бытии. Этим актом, по мнению Б., полагается ответственный центр исхождения поступка, в результате чего место быть получает необходимую конкретность и инкарнированность, онтологическую укорененность. В свете заданной таким образом онтологии на смену homo sapiens приходит человек поступающий, выявляется онтологическая неслучайность всякого поступка, таким образом нравственная философия обретает онтологические корни. Философия поступка Б. включает развернутую критику эстетического и теоретического миров за характерное для них отвлечение от нудительной действительности единого и единственного ответственного бытия и противопоставляет им ответственное единство мышления и поступка. При этом указанное отвлечение приводит не только к теоретической, но и к онтологической несостоятельности. Как показывает Б., эстетический мир способен породить двойника-самозванца, чье бытие определяется Б. как бытие лжи или ложь бытия, ложь самим собою себе самому (Автор и герой в эстетической деятельности), коренящаяся в том, что человек отвлекается (отступает) от центра исхождения поступка, которым отмечено конкретное место человека в бытии. Это отступление в религиозном (христоцентрическом) контексте осмысляется Б. как имманентное бытию грехопадение. Заявляя, что эстетический и теоретический разум должны быть моментом практического разума, Б. вводит понятия поступающего мышления и участного мышления и классифицирует философию на ту, в которой участное мышление преобладает осознанно и отчетливо, и на ту, где это имеет место бессознательно и маскированно. В работе Автор и герой в эстетической деятельности Б. предлагает позитивное обоснование эстетического события. Б. показывает, что эстетическое созерцание, которое отвлекается от этического смысла и заданности конкретного человеческого бытия, остается внутренне оправданным по отношению к другому человеку. Обозначение проблемы я - другой, лежащей в основании диалогической концепции Б., можно найти уже в трактате К философии поступка. В работе об авторе и герое эта проблема получает детальное рассмотрение и опирается на такие понятия, как вненаходимость, кругозор и окружение, я-для-себя и я-для-другого, другой-для-меня и др. Согласно Б., моя вненаходимость другому делает эстетическое отношение творчески-продуктивным, поскольку я об- ладаю избытком видения по отношению к другому: мне есть чем его одарить и это дар, в котором другой, по словам Б., испытывает абсолютную нужду. Как подчеркивает Б., результатом эстетической деятельности, эстетического события становится рождение другого в новом плане бытия, определенном новыми, трансгредиентными другому ценностями. Но, как уже отмечалось, это онтологическое приращение, будучи недоступным другому, требует в качестве залога мое собственное бытие. Чтобы сохранить позитивность эстетического, необходимо вести одновременно смысловую и ценностную интерпретацию отношения я - другой, определять эстетическое видение помимо смысла, но тем не менее удерживать его вместе с ним. Б. удерживает это место единого и единственного бытия, когда специально подчеркивает, что речь идет о конкретной вненаходимости меня единственного. Таким образом, именно по отношению к другому обнаруживается единственность и незаместимость моего места в мире: мой дар другому исходит из моей точки зрения, укоренен в моем месте в бытии. Эстетическое созерцание и этический поступок, - пишет Б., - не могут отвлечься от конкретной единственности места в бытии. Эстетическая концепция Б. развивалась в полемике с формальным методом в искусствознании, с одной стороны, и с концепцией вчувствования в эстетике конца 19 - начала 20 в., с другой. Если первое направление вело, по мнению Б., к потере героя, то второе - к потере автора, разрушая, таким образом, художественное событие, понимаемое как событие диалогическое. Позднее свойственный эстетическому созерцанию момент завершенности был оценен Б. как насилие, несовместимое с идеей диалогизма как живого отношения двух сознаний. В этой связи новая художественная модель мира, созданная, по мнению Б., в романах Достоевского, преодолевает завершающую авторскую активность, монологическое сознание автора. Полифонический роман Достоевского предстает как сочетание неслиянных голосов в незавершимом диалоге. Анализируя воплощенное в романах Достоевского художественное видение жизни человеческого сознания, Б. делает вывод, что само бытие человека есть глубочайшее общение. Быть значит общаться, быть на границе. Диалогический характер человеческого бытия, из которого исходит Б., определяет и его подход к разработке философских основ гуманитарных наук, и в частности к анализу проблемы текста в гуманитарных науках. Гуманитарные науки, поскольку они имеют дело с личностью, предполагают диалогическую активность познающего, диалогическое движение понимания, которое, в свою очередь, основывается на диалогическом контакте между текстами и на сложном взаи- моотношении текста и контекста. Признание нескончаемого обновления смыслов в новых контекстах приводит Б. к различению малого времени и большого времени, трактуемого как бесконечный и незавершимый диалог. В культурологическом аспекте наибольшую известность получила книга Б. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса, в которой Б. развивает концепцию народной смеховой культуры (в противоположность культуре официальной) и идею карнавала, разнообразные проявления которого Б. анализирует, основываясь на принципе амбивалентности. Если в литературоведении влияние Б. очень велико, то философское осмысление его идей и концепций только начинается, причиной чему стала как биография самого Б., так и судьба его наследия. Очевидна глубокая созвучность его идей западным диалогистам (Бубер и др.). Вместе с тем разносторонность затронутой им проблематики не только оставляет открытым вопрос о единстве бахтинской мысли, но и делает ее способной к диалогу с самыми разнообразными подходами в современной философской мысли: феноменологическими, герменевтическими, постмодернистскими. Т.В. Щитцова<br><br><br>... смотреть

БАХТИН

Михаил Михайлович (1895— 1975) — российский философ, психолог, литературовед, теоретик культуры. Специалист в области теории познания, эстетики, культурологии, филологии и литературоведения. После окончания Одесской гимназии учился на историко-филологическом фак-те Новороссийского ун-та, затем перешел в Петроградский ун-т, который окончил в 1918 г. Владел пятью языками (гр., лат., нем., англ., фр.). По окончании ун-та преподавал в Невеле в единой трудовой школе. В 1920 — 1924 гг. преподавал всеобщую литературу и философию музыки в Педагогическом ин-те и консерватории Витебска. Разрабатывал проблему понимания творчества как поступка. В 1924 г. переехал в Ленинград. Исследовал проблемы культуры и литературы. Самостоятельно и совместно с коллегами (в том числе с В.Н. Волошино-вым и др.) изучал психоаналитическое учение 3. Фрейда. В 1927 г. в Москве Госиздат опубликовал книгу В.Н. Волоши-нова Фрейдизм. Критический очерк, которая, согласно недоказанной и недокументированной версии, иногда приписывается Б. В 1929 г. был арестован по сфабрикованному ОГПУ обвинению в причастности к деятельности нелегальной организации правой интеллигенции, существовавшей в течение ряда лет в Ленинграде под названием Воскресение, и отправлен на 5 лет в ссылку в г. Куста-най. В этом же году опубликовал книгу Проблемы творчества Достоевского, в которой исследовал вопросы создания полифонического и диалогического романа. Во время ссылки написал работу Слово о романе (1934—1935). В 1937 г., после окончания ссылки, из-за запрета проживать в крупных городах искал работу в Подмосковье и работал в г. Кимры учителем в школе. В этот период пишет труд о смеховой культуре — Рабле в истории реализма, которую в 1940 г. представил в качестве докт. дис. в Институт мировой культуры АН СССР. Однако эта работа, оцененная позже как выдающееся научное достижение, не дала Б. возможности получить докторскую степень (была доработана и опубликована только в 1965 г). С 1945 по 1961 г. Б. работал в Саранске, преподавал и заведовал кафедрой в Мордовском педагогическом институте. В 60-х гг. переехал в Подмосковье, а затем в Москву. Научное наследие Б. очень велико и разнообразно. Он стремился повернуть философию к вечным проблемам человеческого бытия. Через все его исследования проходит идея об ответственности человека за свое единственное бытие в мире и культуре. Считал, что философия (равно как и психология) должна исследовать жизнь как деятельность (не столько физическую, сколько духовную). Разрабатывая философию поступка, трактовал поступок как результат ответственно воспринятого, а не навязанного извне, долженствования. Решал с этой позиции проблему ценности: общезначимая ценность становится действительно значимой только в индивидуальном контексте. В своей нравственной философии имел в виду выход из мира традиционных моральных норм в сферу смысла, духа. Только в таком случае рождается чувство ответственности, поскольку я единственный свидетель события-бытия. Здесь Б. ближе всего стоит к антропологической философии, он творчески осмысливает такие фундаментальные понятия как душа, дух, духовное, душевное, тело, рассматривает тело, душу и дух в их триединстве. Новаторской предстает и его разработка проблемы я-для-себя, я-для-другого, другой-для-меня, где существенное место занимает феноменологический аспект причастной вненаходи-мости к чужому сознанию, участное внимание к другому. Здесь основная идея Б. в том, что каждый феномен человеческой жизни необходимо воспринимать как феномен культуры. А идея культуры понималась им как синтез духовных смыслов бытия — логических, эстетических, религиозных, нравственных, эмоциональных. Отсюда Б. дает свое определение культуры: всякая культура основывается на творчестве и означает творчество. Но если мир культуры, как мир живого духа, подменяется миром рассудочных категорий, механическим способом мысли, социальной необходимостью, то убивается всякая жизненная связность, тогда нет необходимости в знании о духовном мире. Это, по Б., один из корней кризиса творчества, кризиса культуры и кризиса поступков. Если всюду царит причинная и математическая необходимость, то человеку остается только все понимать и все прощать, поскольку добро и зло совершенно равноценны перед лицом необходимости. С человека снимается всякая ответственность. Только через культуру человек способен к самодетерминации и способен быть ответственным за свои поступки. (Р.А. Александрова). Важное место в творчестве Б. занимали проблемы языка. Он предпринял попытку перенести вопрос о взаимодействии культуры и человека в семиотическую плоскость. Язык, по Б., — это совокупность принятых в данной культуре и выраженных в знаковом материале значений и смыслов. Слово, считает Б., — акт индивидуального творчества; социальный кругозор — та область значений, которая отведена индивидуальному сознанию данной эпохой и данной культурной ситуацией. В этом же контексте Б. разрабатывал проблемы диалога и общения (речевой коммуникации). Трактовал высказывание как звено в очень сложно организованной цепи других высказываний , вступающих с ним в те или иные отношения, когда всякий говорящий является в большей или меньшей степени отвечающим. Исследовал так же эстетику словесного творчества, формы времени и хронотопа в романе, проблемы текста в лингвистике, филологии и др. гуманитарных науках. Работы Б. лежат в основании многих работ по психолингвистике и психологии искусства. Основные труды были опубликованы после 60-х гг., в том числе монографии: Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса , М., 1965, 1990; Эстетика словесного творчества, 1979, 1986; Работы 20-х годов, 1994; Проблемы творчества и поэтики Достоевского, 1994; и др. Л.А. Карпенко, В. И. Овчаренко... смотреть

БАХТИН

Михаил Михайлович (1895, Орёл – 1975, Москва), русский философ, эстетик, филолог, исследователь литературы. Родился в семье банковского служащего, в 19... смотреть

БАХТИН

БАХТИНБахта - вид набивной хлопчатобумажной ткани, а также женский платок из нее. Но фамилия вряд ли отсюда. Тюркское личное имя Бахта весьма давн... смотреть

БАХТИН

БАХТИН Николай Михайлович [20 марта (1 апреля) 1894, Орел – 9 июля 1950, Великобритания] – русский филолог, философ, старший брат M.M.Бахтина. Учился... смотреть

БАХТИН

БАХТИН Михаил Михайлович (1895-1975), литературовед, теоретик искусства. В 1930-36 находился в ссылке (в Кустанае). Историко-теоретические труды, посв... смотреть

БАХТИН

БАХТИН Михаил Михайлович (1895-1975), российский литературовед, теоретик искусства. Историко-теоретические труды, посвященные эпосу, роману, языку, становлению и смене художественных форм, выявляют ценностно-философское значение категорий поэтики; исследовал полифоническую форму романа ("Проблемы поэтики Достоевского", 4 издание, 1979) и народную "смеховую" культуру средневековья ("Творчество Франсуа Рабле..., 1965); сборник статей "Вопросы литературы и эстетики" (1975) и др., исследование "К философии поступка" (опубликовано 1986).<br><br><br>... смотреть

БАХТИН

БАХТИН Михаил Михайлович (1895 - 1975), русский литературовед, теоретик искусства. Историко-теоретические труды, посвященные становлению и смене художественных форм, выявляют ценностно-философское значение категорий поэтики; исследовал полифоническую форму романа ("Проблемы поэтики Достоевского", 1929; 2-е издание, 1963) и народную "смеховую" культуру средневековья ("Творчество Франсуа Рабле...", 1965). Сборник статей "Вопросы литературы и эстетики" (1975); исследования "К философии поступка" (опубликованы в 1986). <br>... смотреть

БАХТИН

БАХТИН Владимир Соломонович (р . 1923), российский литературовед. Основная сфера интересов - фольклор, советская поэзия, детская литература. Книги: "Александр Прокофьев" (1959), "От былины до считалки. Рассказы о фольклоре" (1982).<br><br><br>... смотреть

БАХТИН

див. Бахтин, Михайло Михайлович

БАХТИН ВЛАДИМИР СОЛОМОНОВИЧ

БАХТИН Владимир Соломонович (р. 1923) - российский литературовед. Основная сфера интересов - фольклор, советская поэзия, детская литература. Книги: "Александр Прокофьев" (1959), "От былины до считалки. Рассказы о фольклоре" (1982).<br>... смотреть

БАХТИН ВЛАДИМИР СОЛОМОНОВИЧ (Р . 1923)

БАХТИН Владимир Соломонович (р . 1923), российский литературовед. Основная сфера интересов - фольклор, советская поэзия, детская литература. Книги: "Александр Прокофьев" (1959), "От былины до считалки. Рассказы о фольклоре" (1982).... смотреть

БАХТИН ВЛАДИМИР СОЛОМОНОВИЧ (Р. 1923)

БАХТИН Владимир Соломонович (р. 1923), российский литературовед. Основная сфера интересов - фольклор, советская поэзия, детская литература. Книги: "Александр Прокофьев" (1959), "От былины до считалки. Рассказы о фольклоре" (1982).... смотреть

БАХТИН ИВАН ИВАНОВИЧ

Бахтин, Иван Иванович (1756-14 апр. 1818) — поэтПсевдонимы: Бах., И.; Бах., Ив.; Бахт., Ив.Источники:• Масанов И.Ф. Словарь псевдонимов русских писате... смотреть

БАХТИН ИВАН ИВАНОВИЧ

Бахтин Иван Иванович [1755 или 1756 – 14 (26) IV 1818, Петербург, похоронен на Волновом кладбище]. Происходил из небогатой дворянской семьи. В 1772 Б. начал службу в 1-м фузелерном полку; 5 июля 1774 произведен в штык-юнкеры. В 1772–1775 участвовал в рус.-тур. войне, находился при «саде Силистрии. 9 дек. 1776 вышел в отставку в чине подпоручика артиллерии. В 1782 Б. поступил на штатскую службу, заняв должность стряпчего в Тобольском верхн. надв. суде. Этот поступок некоторые расценивали как переход «из попов во диаконы». С 1783 Б. служил в Перми, сперва губернским стряпчим, а с 11 июля 1785 – прокурором Пермского верхн. зем. суда в чине кол. асессора. С 10 марта 1788 – губернский прокурор в Тобольске, с 31 дек. 1791 – надв. советник. С 1 мая 1794 Б. был переведен в Новгород-Северскую казен. палату, с 4 дек. 1794 – в Калужское губ. правление, а с 9 окт. 1795 – в Тульское наместническое правление (ЦГАДА, ф. 286, № 808, л. 483; № 852, л. 133, 471; № 862, л. 115; № 889, л. 145). С 28 февр. 1797 Б. служил в Петербурге в Экспедиции о гос. доходах в чине кол. советника; 29 авг. 1798 стал ст. советником; в 1802 поступил в Деп. М-ва финансов; с 8 апр. 1803 – д. ст. советник. Б. пользовался расположением и доверием Александра I, о чем свидетельствуют, в частности, его письма к Б. 1802 с поручениями расследовать несколько дел о служебных злоупотреблениях и поведении помещиков (см.: Рус. старина, 1870, № 2). В 1803 по ходатайству В. Н. Каразина Б. назначили в Харьков гражданским губернатором Слободской Украины. Александр I, беседуя с Б. перед этим назначением, сказал: «Выведи ты мне в Харькове местничество». Б. стремился ограничить влияние укр. магнатов, чем вызывал их недовольство. Работал он много и упорно, фактически без секретаря: «Вставал &amp;LT;...&amp;GT; в три часа утра, принимался тотчас за работу еще в белом колпаке и шлафроке». За «любовь к наукам и покровительство просвещению» 30 июня 1809 Б. получил диплом почетного члена Харьковского ун-та; в 1814 – диплом внешнего члена Харьковского о-ва наук; 2 мая 1817 избран его д.членом (см.: Тр. О-ва наук, состоящего при имп. Харьковском ун-те, 1817, т. 1, с. XVIII); с 16 янв. 1815 стал почетным членом Филотехн. о-ва. Б. был известен своей непримиримостью к взяткам. 22 апр. 1812 купцы и дворяне Харьковской губ. преподнесли Б. адрес с приложением 10 000 р. Подношение было сделано публично, «с высочайшего разрешения», поэтому Б. не мог отказаться, но «тяготился этим даром» и на будущее запретил почте принимать денежные посылки на его имя. В связи с болезнью 1 нояб. 1814 Б. вышел в отставку. Он вновь переехал в Петербург и с 29 февр. 1816 до самой смерти служил управляющим Гос. экспедицией для свидетельства счетов. В Петербурге у Б. было много знакомых в среде крупных государственных деятелей (В. Н. Каразин, Д. П. Трощинский, В. П. Кочубей и др.).Современники признавали в Б. «высокую честность, обширный, несколько саркастический ум, вполне достаточное по его времени образование и особенное расположение к добру в отношении ближних». Одновременно предание говорит о том, что отличавшийся подозрительностью и непомерной страстью к картам Б. проиграл все свое родовое состояние (формуляр 1798 г.: «деревень и крестьян за собою не имеет» – ГПБ, ф. 682, к. 3, № 11; формуляр 1818 г.: «имеет дворовых людей двух» – ИРЛИ, ф. 265, оп. 2, № 150). По воспоминаниям профессора Харьковского ун-та X. Роммеля, Б. «с какою-то нежностью» говорил о <em>М. В. Ломоносове</em> и любил «возвышенные творения» Ф.-Г. Клопштока.Одно из первых стихотворений Б. датировано 1780. В печати он выступил как сотрудник журнала «Лекарство от скуки и забот», где в 1786 за подписью «И. Бах.» появились следующие его стихотворения: «Эпитафия», две «Эпиграммы» (ч. 1, 16 сент., № 12) и шесть «Мадригалов» (ч. 1, 23 сент., № 13). Более широко литературная деятельность Б. развернулась во время его пребывания в Тобольске. Здесь он стал одним из основных сотрудников журнала <em>П. П. Сумарокова</em> «Иртыш» (1789–1791), печатая свои произведения за подписью «Ив. Бахт.» и «Ив. Бах.». Уже для ранних стихов Б. характерна сатирическая направленность. «Пороки исправлять вооружайся смело», – писал Б. в стихотворении «Сон». В примечаниях к отдельным строкам этого стихотворения Б. приводил примеры из стихов М. В. Ломоносова, <em>Г. Р. Державина</em>, <em>В. И. Майкова</em>, с легкой иронией отзываясь о собственном поэтическом творчестве. К «Стансам», посвященным традиционной теме (поэт предпочитает любовь царскому скипетру и венцу), Б. сделал ироническое примечание: «Восемь лет тому назад, то есть во время сочинения, автор подлинно так думал; а теперь пришло ему на мысль, что ни один царь не согласится на мену» (Иртыш, 1789, сент.). В поэтическом творчестве Б. преобладали сатирические темы и жанры (стихотворные сатиры, притчи, эпиграммы). Наиболее смелой явилась «Сатира на жестокости некоторых дворян к их подданным» (там же, 1790, янв.), в которой также нашли отражение некоторые реальные черты крестьянского быта XVIII в. Сочувствие к людям труда проявилось и в др. стихотворениях Б. (напр., «Сказка. Господин и крестьянка»). Как установил В. Д. Рак, ряд притч Б. восходил к сюжетам, почерпнутым из «Словаря анекдотов» (1766) О. Лакомба де Презеля. У Б. были дружеские и творческие контакты с П. П. Сумароковым и др. тобольскими литераторами, в т. ч. с <em>Н. С. Смирновым</em>. Об этом свидетельствовало, в частности, участие Б. в стихотворной полемике в «Иртыше» (1790, янв.), связанной со «Стихами на жизнь» Смирнова. Очевидно, в 1791 Б. встречался в Тобольске с <em>А. Н. Радищевым</em>. Стихи Б., как правило, отличались остроумием; написаны они были простым разговорным языком, почти без славянизмов (за искл. ранних стихов), в основном ямбом (изредка хореем – притча «Муж с женою»). Б. хорош» владел иностранными языками. Среди его стихотворений были переводы и подражания. Особенно интересен стихотворный перевод Б. «Отрывки, переведенные из разговоров господина Вольтера о человеке» (Иртыш, 1789, окт.; частично перепеч.: Б-ка ученая, 1793, ч. 2). Источником стихотворения Б. «Юзбек» (Иртыш, 1789, нояб.) послужил текст С. де Бельво, опубликованный в «Мегсиге de France» и представлявший, в свою очередь, переложение притчи Ж.-Ф. Де Сен-Ламбера «Деспот» из его сборника подражаний Саади. Подражанием фр. являлось также стихотворение «Филиса, или Четыре степени любви» (Иртыш, 1791, окт.); подражанием нем. – басня «Змея любимец» (там же, 1791, авг.). Об интересе Б. к деятельности Тобольскога нар. уч-ща свидетельствовало его стихотворение «Благодарность и вопрос к господину учителю от мещанина Старолета Добромыслова», в котором, в частности, развивалась идея множественности миров (опубл. в кн.: <em>Воскресенский Т</em>. Слово о пользе физики &amp;LT;...&amp;GT; 1793 года июля 12 дня. Тобольск, 1794, с. 26–28). Драма Б. «Ревнивый» (СПб., 1816), написанная в Новгороде-Северском и датированная 1795, была выдержана в духе сентиментализма. Трагический конфликт драмы благополучно разрешался благодаря «узнаванию» в служанке Флене девушки дворянского происхождения. В пьесе была затронута тема воспитания, причем речь шла о воспитании «душевных качеств». Б. собирался поставить драму в Петербурге во время своего пребывания там в 1797–1803, но впервые она была разыграна лишь в 1810 в Харьковском театре (спектакль в пользу бедного дворянина Н. Ф. Алферова, находившегося за границей для изучения архитектуры и не имевшего средств вернуться в Россию). Сообщение об этом вызвало возражение Б. с уточнением даты создания пьесы (Вестн. Европы, 1811, № 2, 6). В «Рус. вестн.» Б. напечатал стихотворения «Ручей» (1808, ч. 4, № 10) и «Молитва» (1810, ч. 10, № 4). Здесь же было опубликовано стихотворение Ив. Ф. Богдановича «Нежному отцу на смерть сына его» (1810, ч. 9, № 2), обращенное к Б. Видимо, ок. 1811, «на 56 году от рождения», Б. написал сочинение «Вдохновенные идеи» (СПб., 1816), представлявшее собой психологический этюд, в котором автор анализировал свое состояние после пробуждения от сна. Особый интерес имело автобиографическое признание: «Я теперь совершенный в душе моей христианин, но &amp;LT;...&amp;GT; в тридцать же два года, в тридцать шесть, даже в сорок я еще был волтерист и Орлеанская девица была карманная моя книжка». Не исключено, что Б. использовал для книги и какой-то фр. источник: в тексте несколько слов пояснено по-французски.Стихотворения 1780–1790-х гг. Б. вновь издал в сборнике «И я автор, или Разные мелкие стихотворения» (СПб., 1816), отредактировав и «исправив» мн. тексты журнальных публикаций, в ряде случаев изменив заглавия. В сборник были включены и некоторые новые произведения: лирическая «Песня» («Расставшейся с тобою»), иронические «Стихи моему будущему начальнику, которого совсем не знаю» и др. По признанию самого Б. в предисловии, сборник был итоговым, т. к. он «лет десяток» перестал писать стихи. Б. высоко отозвался здесь о поэзии Г. Р. Державина, с которым был хорошо знаком и которого, очевидно, посещал незадолго до его смерти в Званке. Последним в сборнике помещено стихотворение «Надгробие сыну моему, или Последнее мое стихотворение», написанное, вероятно, в 1810.В 1816–1817 Б. поместил несколько произведений в периодическом издании «Дух журналов»: стихи, посвященные Державину («Надгробие», «К портрету надпись» и др.), «Мадригал»; нравоучительная повесть «Степаша, или Образ “воспитания”» (написана в 1799); «Письмо к сыну моему от 18 окт. сего 1817 года».Творчество Б. явилось заметным явлением в культурной жизни Сибири и рус. провинции.Рукописная биография Б., составленная Н. Н. Селифонтовым, хранится в ИРЛИ (ф. 265, оп. 2, № 154).<span style="color: brown;">Лит.: <em>Багалей Д. И</em>. Опыт истории Харьковского ун-та. Харьков, 1893–1898, т. 1; <em>Дмитриев-Мамонов А. Н</em>. Нач. печати в Сибири. СПб., 1900; <em>Жуков 3</em>. Иртыш. Иппокрена. Лета: (Поэты-тоболяки XVIII столетия). – В кн.: Омский альм. Омск, 1939, кн. 1; Поэты-сатирики (1959); <em>Schroeder Н</em>. Russische Verssatire im 18. Jahrhundert. Köln; Graz, 1962; <em>Кунгуров Г</em>. Сибирь и лит. Иркутск, 1965; Освоение Сибири в эпоху феодализма (XVI–XIX вв.). Новосибирск, 1968, вып. 3; Стих. сказка (1969); <em>Постнов Ю. С</em>. Рус. лит. Сибири первой пол. XIX в. Новосибирск, 1970; <em>Рак В. Д</em>. Пер. в первом сибирском журн. – В кн.: Очерки лит. и критики Сибири (XVII–XX вв.). Новосибирск, 1976; Рус. басня (1977); <em>Татаринцев А. Г</em>. Радищев в Сибири. М., 1977; Заборов (1978); <em>Чмыхало Б. А</em>. Опыт реконструкции одной биографии: (Поэт и чиновник И. И. Бахтин). – В кн.: Тенденции развития рус. лит. Сибири в XVIII–XX вв. Новосибирск, 1985; <em>Зорин А. Л</em>. Две заметки к биогр. Г. Р. Державина. – Изв. Отд-ния лит. и яз. АН СССР, 1986, т. 45, № 1.</span><div style="margin-left:20px"><em>Н. Д. Кочеткова</em></div><br>... смотреть

БАХТИН ИВАН ИВАНОВИЧ

Бахтин Иван Иванович - см. в статье Бахтины (И.И., Н.И., Н.Н.) .

БАХТИН ИВАН ИВАНОВИЧ

Бахтин Иван Иванович — стихотворец конца XVIII — начала XIX столетия, род. в 1756 г., в 1772 г. поступил в артиллерию, а в 1782 г. перешел в судебное ведомство и служил сначала в Сибири, а затем в Европейской России. В 1802 г. Б. поступил во вновь учрежденное министерство финансов. Он сделался известен императору Александру, который много раз поручал ему конфиденциальные следствия по злоупотреблениям администрации и чиновников. Через год он был произведен в действительные статские советники и назначен слободско-украинским, т. е. харьковским, губернатором. В 1814—15 гг. Бахтин был в отставке, но затем снова поступил на службу и заведовал государственной экспедицией для ревизии счетов. Умер 14 апр. 1818 г. Состоя на службе, Б. в то же время занимался и литературой, но литературные свои занятия он считал несовместными со званием губернатора, почему лишь по выходе в отставку издал три книжки: "Вдохновенные идеи" (Спб., 1816); "Ревнивый" — драма в 3 д. (Спб., 1816) и "И я автор, или разные мелкие стихотворения" (Спб., 1816), которые представляют собой все литературное наследие Б., первоначально разбросанное в разных журналах.<br><br><br>... смотреть

БАХТИН ИВАН ИВАНОВИЧ

стихотворец конца XVIII — начала XIX столетия, род. в 1756 г., в 1772 г. поступил в артиллерию, а в 1782 г. перешел в судебное ведомство и служил снача... смотреть

БАХТИН ИВАН ИВАНОВИЧ СМ

. в статье Бахтины (И.И., Н.И., Н.Н.) . См. также статьи: Бахтины .

БАХТИН ИВАН ИВАНОВИЧ СТИХОТВОРЕЦ

конца прошлого и начала нынешнего столетия, родился в 1756 году, в 1772 году поступил в артиллерию, а в 1782 году перешел в судебное ведомство и служил сначала в Сибири, а затем в Европейской России. В 1802 году Б. поступил во вновь учрежденное министерство финансов. Он сделался известен императору Александру , который много раз поручал ему конфиденциальные следствия по злоупотреблениям администрации и чиновников. Через год он был произведен в действительные статские советники и назначен слободско-украинским, т. е. харьковским губернатором. В 1814 - 15 году Бахтин был в отставке, но затем снова поступил на службу и заведовал государственной экспедицией для ревизии счетов. Умер 14 апреля 1818 года. Состоя на службе, Б. в то же время занимался и литературой, но литературные свои занятия он считал несовместными с званием губернатора, почему лишь по выходе в отставку издал три книжки: *Вдохновенные идеи* (СПб., 1816); *Ревнивый* - драма в 3 действиях (СПб., 1816) и *И я автор, или Разные мелкие стихотворения* (СПб., 1816), которые представляют собою все литературное наследие Б., первоначально разбросанное в разных журналах. Николай Иванович, административный деятель и писатель (1796 - 1869); кончил в 1812 году курс в слободско-украинской гимназии, учился в харьковском и петербургском университетах. Б. проводил молодость довольно шумно в кружке нескольких молодых литераторов, известном под именем катенинского. Любя литературу и всегда интересуясь ею, он поместил в 1821 - 28 годах несколько критических и публицистических статей в русских и иностранных журналах. Кроме того, напечатал предисловие к сочинениям Катенина , с которым был в близких отношениях, и сочинения которого были изданы под редакцией Б. Служил в канцелярии статс-секретаря у принятия прошений, в капитуле орденов. В 1827 году назначен состоять при главном начальнике морского штаба (князе Меншикове ), с которым участвовал в турецкой кампании 1828 года. По окончании войны Б. был назначен в 1831 году правителем дел комитета образования флота и в 1833 году редактировал Свод морских постановлений. В 1834 году назначен статс-секретарем. В 1843 году государственным секретарем и в 1853 году членом государственного совета. Здесь он работал, главным образом, в департаментах экономии, законов, гражданских и духовных. При рассмотрении проекта нового устава гражданского судопроизводства защищал судебную реформу. В качестве члена главного комитета об устройстве сельского состояния поддерживал полное и обеспеченное землею освобождение крестьян. Как председатель комиссии для составления рекрутского устава, указал необходимость радикального изменения старой системы. Ему же принадлежала первая мысль об уничтожении откупов, занимавшая его еще тогда, когда он был государственным секретарем. Николай Николаевич, библиограф, педагог и переводчик, родился в 1866 году; воспитывался в кадетском корпусе в Орле и в Константиновском военном училище, окончил педагогические курсы для офицеров-воспитателей в 1902 году, был воспитателем в Орловском Бахтина кадетском корпусе; полковник в отставке. Напечатал длинный ряд стихотворных переводов со славянских языков, под псевдонимом Н. Новича, в различных журналах, начиная с 1885 года. Отдельно им изданы: *С чужих полей* (СПб., 1896); *Подросткам* (СПб., 1902); *Песни детства* (с нотами, 2-е изд. СПб., 1908); *Проект новой системы азбуки и орфографии* (Киев, 1886); *Основы русского правописания* (в *Русском Филологическом Вестнике*, 1890 - 92, и отдельно: Варшава, 1892); библиографические работы (обзоры русской литературы, касающейся Шиллера и Шекспира, в издании Брокгауза-Ефрона, *Шиллер*, СПб., 1902, и *Шекспир*, СПб., 1904). Ему принадлежат статьи педагогического характера: *Воспитательное значение театра* (в *Сборнике педагогических статей в честь А.Н. Островского*, СПб., 1907); *Несколько мыслей о художественном воспитании* (в *Журнале Министерства Народного Просвещения*, 1909); *Репертуар детских спектаклей* (в *Художественно-Педагогическом Журнале*, 1910 - 11); *Театр и его роль в воспитании* (в шестом томе *Педагогической академии*, озаглавленном: *В помощь семье и школе*; СПб., 1911); переводы пьес для детского театра: Я. Квапила - с чешского, Д. Бандич - с сербского и другие. Заслуживает особенного внимания вышедшая под редакцией Н. Новича: *Маленькая антология*, 1895 - 1905 (вышли: *Китай и Япония в их поэзии*, *С чужих полей*, *Мадьярские поэты*, *Поэты Финляндии и Эстляндии*, *Поэты Швеции*, *Французские поэты*, *Словацкие поэты*, *Словинские поэты*, *Песни ста поэтов. Японская антология*) и *Детский Театр* (1904 - 11). См. также статьи: Бахтин Иван Иванович ; Бахтин Николай Иванович ; Бахтин Николай Николаевич .... смотреть

БАХТИН ИВ. ИВ

(1755-1818) - чиновник, поэт, сотрудник журналов. Происходил из небогатой дворянской семьи. В 1772 начал службу в армии, в 1776 вышел в отставку в чине подпоручика артиллерии. В дальнейшем служил по гражданским ведомствам преим. в органах юстиции и финансов. Современники отмечали скрупулезную честность Б. и его пристрастие к картам. Писать стихи Б. начал, находясь на службе в Тобольском суде. Уже будучи прокурором, стал одним из осн. сотр. журн. П. П. Сумарокова "Иртыш, превращающийся в Иппокрену". Творчество Б. носит преим. сатирич. направленность. Наиб. известной является "Сатира на жестокости нек-рых дворян к их подданным". Стихи Б. написаны, как правило, простым разговорным языком. Автор многочисл. пер. и "переложений", гл. обр. с франц. (в т. ч. "Отрывки, переведенные из разговоров господина Вольтера о человеке". Единственное драм. произв. Б. - драма "Ревнивый" (1795) - выдержано в духе сентиментализма.... смотреть

БАХТИН МИХАИЛ

(Bakhtin, Mikhail) (1895-1975) русский мыслитель, чьи идеи о характере диалога оказали огромное влияние на целый ряд областей, включая теорию литературы, социальную теорию, антропологию, лингвистику и психологию. Центральным в теории Бахтина (например, Бахтин *Речевые жанры и другие поздние сочинения*, 1986) является понятие голоса как уникального средства разговора в физической природе и человеческом обществе. И, следовательно, слово в житейском контексте выступает в качестве социокультуры, передавая умственные и значимые системы говорящего. Бахтин утверждал, что СОССЮР игнорировал жанры и тем самым упускал многое из существенной деятельности языка. Направленный характер речи означает также, что какое-либо изречение предполагает диалоговое взаимодействие между голосом говорящего и голосом адресата, для которого изречение предназначено. Значение идей Бахтина для социологии состоит в их причастности к социокультурной ситуационности изречения на повседневном языке и к вопросу о том, может ли кто-либо назвать *собственным* изречение, высказанное своим голосом. В центре его внимания находится *полифонический* и динамический характер языка в рукописях о популярной культуре, особенно о карнавале (*Рабле и его Мир*, 1969), которые недавно вызвали интерес в социологии. Он показывает, что исторически карнавал является местом *амбивалентности.* (например, поклонению смерти и *унижениям* тела, подобно испражнению и спариванию), а также источником контркультуры по отношению к более высоким ее формам.... смотреть

БАХТИН МИХАИЛ

БАХТИН Михаил     БАХТИН Михаил Михайлович (4 (16) ноября 1895, Орел—7 марта 1973, Москва] — русский филолог, философ, историк культуры. Учился на и... смотреть

БАХТИН МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ

(1895—1975) — рус. философ, филолог, специалист в области филос. антропологии, философии диалога. Окончил историко-филол. ф-т Петроградского ун-та (1918). С конца 1920-х гг. подвергался репрессиям, не имел возможности преподавать в вузах и публиковаться (нек-рые работы были опубл. под чужими фамилиями). В 1945—71 гг. преподавал историю лит-ры в Мордовском пед. ин-те (г.Саранск). Начал науч.филос. деятельность под влиянием неокантианства, позднее обратился к теории словесного творчества, развивая идеи филос. феноменологии и герменевтики. В совр. философии Б. явл. одним из фундаментальных теоретиков диалога как способа бытия (наряду с такими изв. европ. философами, как М.Бубер, Г.Х.Гадамер, Э.Левинас). Его имя связано с такими открытиями в филологии и истории культуры, как выявление диалогической структуры романа (на примере романов Ф.М.Достоевского), различение видов «чужого слова», сопоставление развития культуры со сменой доминирующих жанров лит. творчества (от эпоса — к роману) и др. Разработал идею различения «офиц.» (церк.) культуры Средних веков и Возрождения и культуры «неофиц.», или карнавальной. В своей кн. о Ф.Рабле (1965) анализирует сущность комического, гротеска, нар. «карнавализации» иск-ва, смеховой культуры. Творчество Б. в целом отличает глубокое видение чел. проблем культуры. Осн. тема его философии — выявление соц., культ. и, особенно, нравств.-личностных оснований поступка как акта самореализации человека в ответственности за все, что его окружает. Значение Б. в совр. философии и гуманит. науке отмечено тем, что в отеч. и зарубежной гуманитаристике с конца 1980-х гг. сложилось «бахтиноведение», как спец. отрасль гуманит. науки; регулярно проводятся науч. семинары и конференции по проблемам его творчества. Соч.: Собр. соч.: В 7 т. М., 1994—1996; Проблемы поэтики Достоевского. М., 1963, 1972, 1979; Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М., 1965, 1990; Вопросы литературы и эстетики: Сб. ст. М., 1975; Эстетика словесного творчества. М., 1979; Литературно-критические статьи. М., 1986; Тетралогия. М., 1998. Лит.: Иванов В. Воскрешаемая культура // Иного не дано. М.; Минск, 1988; Эстетика Бахтина и современность: Сб. науч. тр. Саранск, 1989; М.М.Бахтин: Эстетическое наследие и современность. Межвуз. сб. науч. тр.: В 2 ч. Саранск, 1992. М.М.Новикова, Е.В.Гутов ... смотреть

БАХТИН МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ

1895-1975) - российский философ, психолог, литературовед, теоретик культуры. Спец. в обл. теории познания, эстетики, культурологии, филологии и литературоведения. После окончания Одесской гимназии учился на историко-филол. ф-те Новороссийского ун-та, затем перешел в Петроградский ун-т, к-рый окончил в 1918 г. Владел 5 языками (гр., лат., нем., англ., фр.). По окончании ун-та преподавал в Невеле в единой трудовой школе. В 1920-1924 гг. преподавал всеобщую литературу и философию музыки в Пед. ин-те и консерватории Витебска. Разрабатывал проблему понимания творчества как поступка. В 1924 г. переехал в Ленинград. Исследовал проблемы культуры и литературы. В 1929 г. был арестован по сфабрикованному ОГПУ обвинению в причастности к деятельности «нелегальной организации правой интеллигенции», существовавшей в течение ряда лет в Ленинграде под названием «Воскресение», и отправлен на 5 лет в ссылку в г. Кустанай. В этом же году опубликовал книгу «Проблемы творчества Достоевского», в к-рой исследовал вопросы создания полифонического и диалогического романа. Во время ссылки написал работу «Слово о романе» (1934-1935). В 1937 г., после окончания ссылки, работал в г. Кимры учителем в школе. В этот период пишет труд о «смеховой культуре» - «Рабле в истории реализма», к-рую в 1940 г. представил в кач. докт. дис. в Ин-т мировой культуры АН СССР. Однако эта работа, оцененная позже как выдающееся науч. достижение, не дала М. М. Бахтину возможности получить докт. степень (была доработана и опубликована только в 1965). С 1945 по 1961 г. работал в Саранске, преподавал и заведовал каф. в Мордовском пед. ин-те. В 1960-х гг. переехал в Москву. Науч. наследие Бахтина очень велико и разнообразно. Он считал, что философия (равно как и психология) должна исследовать жизнь как деятельность (не столько физическую, сколько духовную). Разрабатывал «философию поступка», трактуя поступок как результат ответственно воспринятого, а не навязанного извне, долженствования. Решал с этой позиции проблему ценности: «общезначимая ценность становится действительно значимой только в индивидуальном контексте». Бахтин творчески осмысливает такие фундаментальные понятия, как «душа», «дух», «духовное», «душевное», «тело». Новаторской предстает и его разработка проблемы «я-для-себя», «я-для-другого», «другойдля-меня». Здесь осн. идея состоит в том, что каждый феномен человеческой жизни необходимо воспринимать как феномен культуры. А идея культуры понималась им как синтез духовных смыслов бытия - логических, эстетических, религиозных, нравственных, эмоциональных. Только через культуру человек способен к самодетерминации и способен быть ответственным за свои поступки. Важное место в его творчестве занимали проблемы языка. Он предпринял попытку «перенести» вопрос о взаимодействии культуры и человека в семиотическую плоскость. Язык, по Бахтину, - это совокупность принятых в данной культуре и выраженных в знаковом материале значений и смыслов. «Слово», считает он, есть акт индивидуального творчества; «социальный кругозор» - та область значений, к-рая отведена индивидуальному сознанию данной эпохой и данной культурной ситуацией. В этом же контексте Бахтин разрабатывал проблемы диалога и О. (как речевой коммуникации). Трактовал высказывание как «звено в очень сложно организованной цепи др. высказываний», вступающих с ним в те или иные отношения, когда всякий говорящий является в большей или меньшей степени отвечающим. Исследовал также эстетику словесного творчества, формы времени и хронотопа в романе, проблемы текста в лингвистике, филологии и др. гуманитарных науках. Работы Бахтина лежат в основании многих его работ по психолингвистике и психологии искусства. Осн. труды: Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М., 1965; 1990; Эстетика словесного творчества, 1979, 1986; Работы 20-х годов, 1994; Проблемы творчества и поэтики Достоевского, 1994; и др. Л. А. Карпенко ... смотреть

БАХТИН МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ

Михаил Михайлович (1895— 1975) — российский философ, психолог, литературовед, теоретик культуры. Специалист в области теории познания, эстетики, культурологии, филологии и литературоведения. После окончания Одесской гимназии учился на историко-филологическом фак-те Новороссийского ун-та, затем перешел в Петроградский ун-т, который окончил в 1918 г. Владел пятью языками (гр., лат., нем., англ., фр.). По окончании ун-та преподавал в Невеле в единой трудовой школе. В 1920 — 1924 гг. преподавал всеобщую литературу и философию музыки в Педагогическом ин-те и консерватории Витебска. Разрабатывал проблему понимания творчества как поступка. В 1924 г. переехал в Ленинград. Исследовал проблемы культуры и литературы. Самостоятельно и совместно с коллегами (в том числе с В.Н. Волошино-вым и др.) изучал психоаналитическое учение 3. Фрейда. В 1927 г. в Москве Госиздат опубликовал книгу В.Н. Волоши-нова Фрейдизм. Критический очерк, которая, согласно недоказанной и недокументированной версии, иногда приписывается Б. В 1929 г. был арестован по сфабрикованному ОГПУ обвинению в причастности к деятельности нелегальной организации правой интеллигенции, существовавшей в течение ряда лет в Ленинграде под названием Воскресение, и отправлен на 5 лет в ссылку в г. Куста-най. В этом же году опубликовал книгу Проблемы творчества Достоевского, в которой исследовал вопросы создания полифонического и диалогического романа. Во время ссылки написал работу Слово о романе (1934—1935). В 1937 г., после окончания ссылки, из-за запрета проживать в крупных городах искал работу в Подмосковье и работал в г. Кимры учителем в школе. В этот период пишет труд о смеховой культуре — Рабле в истории реализма, которую в 1940 г. представил в качестве докт. дис. в Институт мировой культуры АН СССР. Однако эта работа, оцененная позже как выдающееся научное достижение, не дала Б. возможности получить докторскую степень (была доработана и опубликована только в 1965 г). С 1945 по 1961 г. Б. работал в Саранске, преподавал и заведовал кафедрой в Мордовском педагогическом институте. В 60-х гг. переехал в Подмосковье, а затем в Москву. Научное наследие Б. очень велико и разнообразно. Он стремился повернуть философию к вечным проблемам человеческого бытия. Через все его исследования проходит идея об ответственности человека за свое единственное бытие в мире и культуре. Считал, что философия (равно как и психология) должна исследовать жизнь как деятельность (не столько физическую, сколько духовную). Разрабатывая философию поступка, трактовал поступок как результат ответственно воспринятого, а не навязанного извне, долженствования. Решал с этой позиции проблему ценности: общезначимая ценность становится действительно значимой только в индивидуальном контексте. В своей нравственной философии имел в виду выход из мира традиционных моральных норм в сферу смысла, духа. Только в таком случае рождается чувство ответственности, поскольку я единственный свидетель события-бытия. Здесь Б. ближе всего стоит к антропологической философии, он творчески осмысливает такие фундаментальные понятия как душа, дух, духовное, душевное, тело, рассматривает тело, душу и дух в их триединстве. Новаторской предстает и его разработка проблемы я-для-себя, я-для-другого, другой-для-меня, где существенное место занимает феноменологический аспект причастной вненаходи-мости к чужому сознанию, участное внимание к другому. Здесь основная идея Б. в том, что каждый феномен человеческой жизни необходимо воспринимать как феномен культуры. А идея культуры понималась им как синтез духовных смыслов бытия — логических, эстетических, религиозных, нравственных, эмоциональных. Отсюда Б. дает свое определение культуры: всякая культура основывается на творчестве и означает творчество. Но если мир культуры, как мир живого духа, подменяется миром рассудочных категорий, механическим способом мысли, социальной необходимостью, то убивается всякая жизненная связность, тогда нет необходимости в знании о духовном мире. Это, по Б., один из корней кризиса творчества, кризиса культуры и кризиса поступков. Если всюду царит причинная и математическая необходимость, то человеку остается только все понимать и все прощать, поскольку добро и зло совершенно равноценны перед лицом необходимости. С человека снимается всякая ответственность. Только через культуру человек способен к самодетерминации и способен быть ответственным за свои поступки. (Р.А. Александрова). Важное место в творчестве Б. занимали проблемы языка. Он предпринял попытку перенести вопрос о взаимодействии культуры и человека в семиотическую плоскость. Язык, по Б., — это совокупность принятых в данной культуре и выраженных в знаковом материале значений и смыслов. Слово, считает Б., — акт индивидуального творчества; социальный кругозор — та область значений, которая отведена индивидуальному сознанию данной эпохой и данной культурной ситуацией. В этом же контексте Б. разрабатывал проблемы диалога и общения (речевой коммуникации). Трактовал высказывание как звено в очень сложно организованной цепи других высказываний , вступающих с ним в те или иные отношения, когда всякий говорящий является в большей или меньшей степени отвечающим. Исследовал так же эстетику словесного творчества, формы времени и хронотопа в романе, проблемы текста в лингвистике, филологии и др. гуманитарных науках. Работы Б. лежат в основании многих работ по психолингвистике и психологии искусства. Основные труды были опубликованы после 60-х гг., в том числе монографии: Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса , М., 1965, 1990; Эстетика словесного творчества, 1979, 1986; Работы 20-х годов, 1994; Проблемы творчества и поэтики Достоевского, 1994; и др. Л.А. Карпенко, В. И. Овчаренко ... смотреть

БАХТИН МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ

(1895—1975)—советский литературовед, филолог, теоретик иск-ва, эстетические идеи к-рого оказали влияние на гуманитарную науку последней трети XX в. Осн. круг своих занятий сам Б. определил как философскую антропологию, рассматривая с этих позиций архитектонику эстетического объекта. Эстетическая форма, по Б.,— это не форма материала произв. иск-ва (слова, краски, звуки), как трактовали ее формалисты, что приводило к отождествлению формы с внешней композицией произв., а форма содержания произв. иск-ва, наличие в нем ценностно-определенной смысловой позиции по отношению к его событийно-содержательному ряду, особый ракурс видения мира. В рамках худож. произв. та или иная эстетически значимая, личностно оформленная ценностно-смысловая позиция не одинока, ей противостоят др. ценностные позиции, с к-рыми она вступает в диалогические отношения. При этом фиксированной ценностной позицией обладает не только автор произв. как определенный индивид, но и образ автора (лирическое «я», рассказчик и др.), и каждый герой (персонаж). Разно-плоскостные диалогические отношения между всеми этими позициями («голосами») создают переливающуюся смысловую ткань произв. Эстетические каноны диалога исторически менялись и усложнялись. Исследуя историю становления жанра романа, Б. показал, что Достоевский создал новый, полифонический вид романа, в к-ром авторский «голос» не подавляет «голоса» персонажей, а вступает с ними в диалогические отношения. Это не мешает роману в целом заключать в себе единую смысловую позицию, связанную с целостной эстетической формой. Пространственно-временные рамки диалога «голосов» в событийном ряду худож. произв., придающие ему смысловую определенность, Б. очерчивает с помощью понятия «хронотоп» (Пространство и время в искусстве). Совокупность приемов реализации эстетической формы (хронотоп, сказ, стилизация, скрытый диалог и др.) характеризует, по Б., худож. стиль. Исследования в области культуры привели Б. к выводу, что гуманитарное знание (в т. ч. эстетика, литературоведение) должно опираться на диалогическое понимание своего предмета, «разговаривать с ним», а не механически анатомировать. На примере анализа творчества Ф. Рабле он показал, что замыкание в рамках одной только официальной культуры средневековья приводит к искажению «лица эпохи», к упущению роли карнавального мироощущения, в к-ром нашла свое ценностно-смысловое выражение тысячелетняя смеховая культура «низовых» («площадных») жанров (Карнавал). В творчестве Рабле это мироощущение вступает в диалогические отношения и с официальным сознанием в его аскетически-суровом варианте, и с авторским «голосом», и с позициями персонажей. Эстетические взгляды Б. получили наиболее развернутое выражение применительно к словесному творчеству, а потому они тесно связаны с его общефилологической концепцией, в к-рой он проводит границу между собственно лингвистикой, безразличной к эстетике и изучающей ценностно индифферентные единицы системы языка, и металингвистикой, изучающей различные (с т. зр. их эстетической значимости) формы речевого взаимодействия («речевые жанры»). В реальном речевом взаимодействии ценностно-индифферентные элементы системы языка поступают, по Б., в распоряжение разных субъектов (не только индивидуальных, но и коллективных — «субъектов языковых стилей») и тем самым начинают насыщаться смысловыми (эстетическими, этическими и др.) зарядами как от самого говорящего, так и от др. смысловых позиций, с к-рыми говорящий вступает в диалогические отношения. Б. внес свой вклад в разработку семиотического подхода к проблемам эстетики (Эстетика и семиотика). Осн. его труды: «Проблемы поэтики Достоевского» (1929), «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» (1965), сборники: «Вопросы литературы и эстетики» (1975), «Эстетика словесного творчества» (опубликован посмертно в 1979 г.).... смотреть

БАХТИН МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ

(5(17).П. 1895, Орел 7.3.1975, Москва) философ, литературовед, эстетик, лингвист, культуролог. Учился в Новороссийском (Одесском) ун-те, окончил историко-филологический ф-т Петроградского ун-та. Международную известность и признание ему принесли прежде всего его фундаментальные труды о Достоевском и Ф. Рабле. В 30-е гг. подвергался преследованиям, был в ссылке, в течение 30 лет не имел возможности издавать свои работы. По этой причине три книги, написанные им (или в значительной части им), и несколько статей были опубликованы под именами друзей и сотрудников. В частности, две работы: *Фрейдизм: Критический очерк* (1927) и *Марксизм и философия языка* (1929, 1930) вышли в свет под именем В. Н. Волошинова, а кн. *Формальный метод в литературоведении. Критическое введение в социологическую поэтику* (1928) под именем П. Н. Медведева. В творческой биографии Б. условно можно выделить три периода. Первый приходился на 20-е гг. и отмечен преобладанием философской проблематики. Второй длился с кон. 20-х до сер. 30-х гг. и отличался наибольшей широтой научных интересов. В этот период Б. издал один из главных и наиболее известных своих трудов *Проблемы творчества Достоевского* (1929); последующие издания вышли под названием *Проблемы поэтики Достоевского*. Здесь раскрывается сущность совершенного великим писателем эстетического переворота создание полифонического, диалогического романа. В одной из трех упомянутых книг, подписанных друзьями Б., философская тема проецируется на проблематику языка, рассматриваемого через призму социологии и в полемике со сторонниками структурной лингвистики. Б. разрабатывает то, что сегодня именуют социолингвистикой, уделяя основное внимание прагматике языка. В др. книге критически анализируется концепция 3. Фрейда. Содержание третьей книги составляет полемика с представителями формальной школы (Якобсон, В. Б. Шкловский и др.), к-рым Б. противопоставляет социологическое и культурологическое понимание поэтики и поэтического языка. Третий период творчества Б. начинается с сер. 30-х гг. Здесь в центре его внимания вопросы истории и теории литературы. Б. создает лишь отчасти сохранившуюся работу о Гёте, а также второй главный свой труд *Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса* (1965, написана в 1940), где, помимо литературоведения, значительное место занимает культурология, в частности исследование народных праздников, карнавала, смеха в истории культуры и т. д. В последний год своей жизни Б. издает кн. *Вопросы литературы и эстетики* (1975), включив в нее исследования 30-х гг. Уже после его смерти опубликована *Эстетика словесного творчества* (1979), куда вошли работы первого и третьего периодов, а также *Литературно-критические статьи* (1986). В этих работах представлена методология литературоведения и гуманитарных наук. Концепция Б. в той или иной мере пересекается с феноменологией, экзистенциализмом, марксизмом, неокантианством, христианством и др. течениями. Феноменология и экзистенциализм вызывают у него интерес своим пристальным вниманием к человеку. Из марксизма он берет принцип историзма, но скептически смотрит на диалектику, полагая, что она вышла из диалога, чтобы вновь вернуться в него на более высоком уровне как диалог личностей. Диалогизм при этом выступает одновременно как метод, концепция мира и художественный стиль. В неокантианстве Б. привлекает деление наук на науки о природе и науки о культуре, однако он избегает их жесткого противопоставления. Христианские (православные) мотивы в исследованиях Б. проявляются в связи с темой любви к др., обращением к образу Христа как воплощению истины и абсолютных ценностей. Вместе с тем Б. довольно редко делал прямые ссылки на религию, оставаясь на позициях совр. науки и философии, но не впадая в крайности сциентизма. Наибольшее влияние на него оказал Достоевский, с к-рым его соединило глубокое духовное родство. В целом концепция Б. может быть определена как своеобразная герменевтика, принимающая форму диалогизма или философии человека, к-рый ведет нескончаемый диалог с др. людьми и самим собой. Вне речевого текста и контекста человек для Б. не существует. Он отмечает, что главный пафос всего творчества Достоевского борьба с овеществлением человека, всех человеческих отношений и ценностей в мире. Для Б. человек также выступает как неповторимая индивидуальность и личность, как субъект, обладающий сознанием, мировоззрением и волей, к-рый мыслит, познает, действует и совершает поступки, неся полную ответственность за все содеянное. Однако Б. не наделяет человека самодостаточным бытием, отвергает индивидуализм и субъективизм. Вслед за Достоевским он *противостоит культуре принципиального и безысходного одиночества*. *Субъективизации* он противопоставляет *персонализацию*, считая, что первая ограничивается одним только *я*, тогда как вторая рассматривает *я* в отношениях с др. личностями, в связях между *я* и *другой*, *я* и *ты*. В основе человеческого лежит межчеловеческое, интерсубъективное, т. е. социальное. Необходимость взаимосвязи человеческих существ обнаруживается в простом акте восприятия одного человека др. Будучи единством двух аспектов внутреннего и внешнего, души и тела, сам себе я дан только внутренне и не могу увидеть самого себя извне. Для этого мне нужно либо зеркало, либо взгляд др. человека, его *кругозор* или *избыток видения*, к-рый завершает, восполняет меня до целого. Два человеческих существа составляют минимум жизни и бытия. Быть для человека значит общаться, быть для др. и через него для себя. Говоря о социальности, Б. имеет в виду не экономическую (*вещную*) или политическую социальность, но духовную нравственную, эстетическую, философскую и религиозную, в рамках к-рой происходит приобщение к высшим ценностям и отношения людей становятся узами братства. При разработке методологии гуманитарных наук Б. выступает против позитивистского сциентизма, к-рый рада естественно-научной строгости и точности готов *умертвить* все живое, пожертвовать *человеком в человеке*, превращая его из субъекта в обычный объект. Он, в частности, упрекает структурную лингвистику в том, что она ограничивается изучением грамматической структуры высказывания, абстрагируясь от говорящего человека. В то же время Б. не считает обоснованным жесткое противопоставление естественных и гуманитарных наук. И те и др. используют обе формы познания -  объяснение и понимание, однако для первых главным выступает объяснение, а для вторых -  понимание. Своеобразие гуманитарного знания обусловлено двойственной природой человека, являющегося одновременно субъектом и объектом, воплощающего в себе единство свободы и необходимости. Как живое социальное существо человек включен в необходимые связи, и его поведение входит в компетенцию научного анализа и объяснения, опирающихся на социологические, психологические и биологические законы, подчиняющиеся требованиям строгости и точности. Когда же дело касается смысла и свободы, носителем к-рых является человек, выступающий уже как субъект, то здесь познание направлено на индивидуальное, его предметом является *выразительное и говорящее*, а его критерием будет не точность, но глубина проникновения. Методом познания здесь становятся истолкование и понимание, принимающие форму диалога личностей. Именно такой путь ведет к постижению человека и выражаемого им смысла, к-рый выступает как *элемент свободы, пронизавший необходимость*. В этом плане литературоведение сближается с самой литературой, какой она предстает в творчестве Достоевского. Анализируя последнее, Б. открывает в нем совершенно новый тип романа диалогический и полифонический. Здесь автор перестает занимать внешнее положение по отношению к персонажам (вненаходимость) и вступает с ними в равноправный диалог. *Множественность самостоятельных и неслиянных голосов и сознаний, подлинная полифония полноценных голосов* в этом видит Б. главную особенность романов Достоевского. Позже он вносит уточнения в свою концепцию, заметно усиливая значение автора, возвращает ему нек-рые прежние преимущества и превосходство над героем, восстанавливает имевшую между ними иерархию. Он считает, что автор должен сохранить свою позицию вненаходимости и связанный с ней избыток видения и понимания, подчеркивая, однако, их диалогический характер. Он также отмечает, что автор не может стать одним из образов романа, ибо является *природой творящей*, а не *природой сотворенной*. Говоря об эстетических взглядах Б., нельзя не упомянуть о его отношении к формальной школе. Внешне здесь имеется определенное сходство: общий интерес к языку, совпадающая терминология (форма, конструкция, система), связь с эстетикой романтизма, однако на этом основании Б. нельзя относить к формальной школе. Формалисты стремились выделить некую *поэтичность* и *литературность* в чистом виде, как совокупность нек-рых общих и трансисторических формальных черт и приемов. Б. же считает, что вне связи с культурой и ее историей литература не существует. Он рассматривает литературное произв. как сложное единство материала, формы и смысла, где осн. организующим элементом выступает ценностно-смысловой аспект, архитектоника произв. В структурно-семиотических исследованиях, являющихся продолжением и развитием идей формальной школы, он положительно оценивает те работы, авторы к-рых стремятся понять литературу в *дифференцированном единстве всей культуры эпохи*. Критикуя формальную школу, не находящую достойного места для человека, Б. не менее критически смотрит на тенденцию, к-рая берет за точку отсчета изолированного индивида (в русле формулы *стиль это человек*), ибо для понимания стиля ему нужно по меньшей мере два человека, а в пределе все культурное поле, возникающее из интерсубъективных отношений людей. Он против любых крайностей, к-рые ведут или к догматизму, или к релятивизму, к-рые *одинаково исключают всякий подлинный диалог, делая его либо ненужным (релятивизм), либо невозможным (догматизм)*.... смотреть

БАХТИН МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ

(1895-1975) литературовед, теоретик искусства. Анализировал философское значение категорий поэтики, исследовал полифоническую форму романа и народную «смеховую» культуру средневековья.... смотреть

БАХТИН МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ

[5(17). 11.1895, Орёл, — 7.3.1975, Москва], литературовед и философ. В 1918 окончил историко-филол. ф-т Петроградского ун-та. Работал учителем в Невеле (19181920), преподавателем пед. ин-та и консерватории в Витебске (1920—24). С 1924 в Ленинграде, вёл науч. работу, преподавал в Ленингр. ун-те. В работах 20-х гг. (часть из них опубл. под именами И. И. Канаева, П. Н. Медведева и В. Н. Волошинова) заложил основы оригинальной эстетико-филос. концепции, в контексте к-рой выступил с критич. разбором фрейдизма, «формальной школы» в эстетике и литературоведении, выдвинул теорию «полифонического романа» (Достоевский), рассмотрел осн. проблемы философии языка. В 1929 арестован по делу религ.-филос. группы «Воскресение», сослан в Кустанай (реабилитирован в 1967). В 1936—37 преподавал в Мордовском пед. ин-те (Саранск), позднее работал внештатным сотрудником в Ин-те мировой лит-ры им. Горького, преподавал в ср. школах Моск. обл. В 1945—69 вновь в Саранске, до 1961 зав. кафедрой всеобщей лит-ры в Мордовском пед. ин-те (с 1957 Мордовский ун-т). Разрабатывал актуальные для 20 в. проблемы гуманитарных наук: общей методологии гуманитарного знания, анализа текста в лингвистике, филологии и философии, теории высказывания и речевых жанров, семиотики, межличностной коммуникации и др. В основе эстетико-филос. концепции Б. лежала идея диалога, интерпретируемого им не только как форма общения отд. личностей, но и как способ взаимодействия личности с объектами культуры и иск-ва, а также явлений культуры и разл. культур в ист. перспективе. Слово (мысль, сознание) обретает в диалоге бесконечное множество новых смыслов, постижение собственного «я» происходит через общение с «другим». Важными категориями концепции Б. выступают «ответственность» и «полифония» — многоголосие и равноправие существующих в мире и худож. произведениях сознаний по отношению друг к другу и к единому культурному целому. Свободное, раскрепощённое человеческое сознание, по Б., воплотилось в «народной смеховой культуре» («карнавализации»), основанной на синтезе лит-ры, иск-ва, фольклора от античности, средневековья, эпохи Возрождения до 19 в. («мениппова сатира», Ф. Рабле, Н. В. Гоголь). Карнавальная культура, ломающая устойчивые стереотипы отношений между человеком и миром, является формой познания жизни в единстве её материальной и духовной стороны. В 70—80-х гг. в СССР и за рубежом началась психолого-пед. интерпретация и ассимиляция идей Б. Наряду с Л. С. Выготским он воспринимается как провозвестник новых подходов к постижению внутр. мира человека, механизма его поведения и поступков. Его концепция диалога используется в социологии и психологии общения, при изучении диалогич. природы сознания, психологии «внутренней речи», социальной ответственности личности. Теория карнавализации помогает понять природу возникающих неформальных объединений и творч. направлений. На идеях Б. построены сложившиеся в кон. 80-х гг. пед. система и авторская школа, к-рые рассматривают возможности воспитания учащихся через постижение осн. ист. культур, развёртывание широкого диалога вокруг ключевых вопросов их развития и взаимодействия. Ориентация системы Б. на непрерывное рождение эстетич. ценностей из окружающего человека мира, из быта, осмысление жизнетворящей роли иск-ва открывает новые перспективы в познании и воспитании личности. Соч.: Проблемы поэтики Достоевского, M.; Творчество Франсуа Рабле и нар. культура средневековья и Ренессанса, М., 1965; Вопросы лит-ры и эстетики, М., 1975; Эстетика словесного творчества, М., 1979; К философии поступка, в кн.: Философия и социология науки и техники. Ежегодник. 1984—1985, М., 1986. Лит.: Аверпнцов С., Личность и талант ученого [ред.], «Лит. обозрение», 1976, № 10; В а с и л с в а И. И., О значении идей M. M. Бахтина о диалоге и диалогич. отношениях для психологии общения, в кн.: Психол. исследования общения, М., 1985; Радзиховский Л. А., Проблема диа-логизма сознания в трудах M. M. Бахтина, БП. 1985, Ms 6; Библер В. С., Школа «диалога культур», СП,1988, № 11; M. M. Бахтин. Библиография, указатель, Саранск, 1989; Бахтинский сборник, I, М., 1990; Осовский Е. Г., Осовский О. Е., Науч. наследие М. М. Бахтина и нек-рые проблемы педагогики, в сб.: Совр. про-бчемы психол.-пед. наук, Саранск, 1992; Clark К., Но lq u ist M., Mikhail Bakhtin, Camb. (Mass.), 1984; W e r t s с h J., The semiotic mediation of mental l ife: L. S. Vygotsky and M. M. Bakhtin, в кн.: Semiotic mediation, Orlandoa. o.], 1985; Bachtin teorico de l dialogo, МП., 1986; Bakhtin. Essays and dialogues on his work, Chi. — L., 1986; Rethinking Bakhtin. Extensions and challenges, Evanston (111.), 1989. O. E. Осовский.... смотреть

БАХТИН МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ

(1895-1975) - известный русский ученый: философ, филолог, литературовед, теоретик культуры. Основные публикации работ Б.: "Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса" (1965, 1990), "Эстетика словесного творчества" (1979,1986), "Работы 1920-х годов" (1994), "Проблемы творчества и поэтики Достоевского" (1994) и др. Определяющее влияние на формирование философских взглядов Б. оказали философские учения Канта, Кьеркегора, Марбургской школы неокантианства, феноменологии. К собственно философским трактатам у Б. можно отнести только раннюю неоконченную работу "К философии поступка" (предположительно начало 1920-х), где он выступает с программой построения "первой философии" нового типа, которая через обращение к "единой и единственной нравственной ответственности" призвана преодолеть "дурную не-слиянность культуры и жизни". Онтология человеческого бытия рассматривается в данной работе как онтология поступка, как учение о "единственном событии свершаемого бытия". Одно из центральных бахтинских понятий, задающих онтологическое определение человека, - понятие "не-алиби в бытии", также подчеркивающее ответственный характер человеческого бытия. Б. исходит из осознания активной причастности бытию со "своего единственного места в бытии". Соответственно онтология человека определяется у Б. взаимоотношением между "единственностью наличного бытия" и "целым бытия". Сложную диалектику этого взаимоотношения Б. пытается прояснить с помощью понятий "нераздельно и неслиянно", а также с помощью различения "данного и заданного" в онтологии человека. Указанное взаимоотношение реализуется, согласно Б., в изначальном акте "утверждения своего не-алиби в бытии". Этим актом, по мнению Б., полагается "ответственный центр исхождения поступка", в результате чего "место быть" получает необходимую конкретность и "инкарнированность", онтологическую укорененность. В свете заданной таким образом онтологии на смену homo sapiens приходит "человек поступающий", выявляется онтологическая неслучайность всякого поступка, таким образом нравственная философия обретает онтологические корни. Философия поступка Б. включает развернутую критику "эстетического и теоретического миров" за характерное для них отвлечение от "нудительной действительности" "единого и единственного ответственного бытия" и противопоставляет им "ответственное единство" мышления и поступка. При этом указанное отвлечение приводит не только к теоретической, но и к онтологической несостоятельности. Как показывает Б., эстетический мир способен породить "двойника-самозванца", чье бытие определяется Б. как "бытие лжи или ложь бытия", "ложь самим собою себе самому" ("Автор и герой в эстетической деятельности"), коренящаяся в том, что человек отвлекается (отступает) от "центра исхождения поступка", которым отмечено конкретное место человека в бытии. Это отступление в религиозном (христоцентрическом) контексте осмысляется Б. как "имманентное бытию грехопадение". Заявляя, что эстетический и теоретический разум должны быть моментом практического разума, Б. вводит понятия "поступающего мышления" и "участного мышления" и классифицирует философию на ту, в которой участное мышление преобладает "осознанно и отчетливо", и на ту, где это имеет место "бессознательно и маскированно". В работе "Автор и герой в эстетической деятельности" Б. предлагает позитивное обоснование эстетического события. Б. показывает, что эстетическое созерцание, которое отвлекается от этического смысла и заданности конкретного человеческого бытия, остается внутренне оправданным по отношению к другому человеку. Обозначение проблемы "я - другой", лежащей в основании диалогической концепции Б., можно найти уже в трактате "К философии поступка", В работе об авторе и герое эта проблема получает детальное рассмотрение и опирается на такие понятия, как "вненаходимость", "кругозор" и "окружение", "я-для-себя" и "я-для-другого", "другой- для-меня" и др. Согласно Б., моя вненаходимость другому делает эстетическое отношение творчески-продуктивным, поскольку я обладаю "избытком видения" по отношению к другому: мне есть чем его одарить и это дар, в котором другой, по словам Б., испытывает абсолютную нужду. Как подчеркивает Б., результатом эстетической деятельности, эстетического события становится рождение другого в новом плане бытия, определенном новыми, "трансгредиентными" другому ценностями. Но, как уже отмечалось, это онтологическое приращение, будучи недоступным другому, требует в качестве залога мое собственное бытие. Чтобы сохранить позитивность эстетического, необходимо вести одновременно смысловую и ценностную интерпретацию отношения "я - другой", определять эстетическое видение "помимо смысла", но тем не менее удерживать его "вместе" с ним. Б. удерживает это место единого и единственного бытия, когда специально подчеркивает, что речь идет о "конкретной вненаходимости меня единственного". Таким образом, именно по отношению к другому обнаруживается единственность и "незаместимость" моего места в мире: мой дар другому исходит из моей точки зрения, укоренен в моем месте в бытии. "Эстетическое созерцание и этический поступок, - пишет Б., - не могут отвлечься от конкретной единственности места в бытии". Эстетическая концепция Б. развивалась в полемике с "формальным методом" в искусствознании, с одной стороны, и с концепцией "вчувствования" в эстетике конца 19 - начала 20 в., с другой. Если первое направление вело, по мнению Б., к потере героя, то второе - к потере автора, разрушая, таким образом, художественное событие, понимаемое как событие диалогическое. Позднее свойственный эстетическому созерцанию момент завершенности был оценен Б. как насилие, несовместимое с идеей диалогизма как живого отношения двух сознаний. В этой связи "новая художественная модель мира", созданная, по мнению Б., в романах Достоевского, преодолевает завершающую авторскую активность, монологическое сознание автора. Полифонический роман Достоевского предстает как "сочетание неслиянных голосов" в незавершимом диалоге. Анализируя воплощенное в романах Достоевского художественное видение жизни человеческого сознания, Б. делает вывод, что "само бытие человека есть глубочайшее общение. Быть значит общаться", быть на границе. Диалогический характер человеческого бытия, из которого исходит Б., определяет и его подход к разработке философских основ гуманитарных наук, и в частности к анализу проблемы текста в гуманитарных науках. Гуманитарные науки, поскольку они имеют дело с личностью, предполагают диалогическую активность познающего, диалогическое движение понимания, которое, в свою очередь, основывается на диалогическом контакте между текстами и на сложном взаимоотношении текста и контекста. Признание нескончаемого обновления смыслов в новых контекстах приводит Б. к различению малого времени и большого времени, трактуемого как бесконечный и незавершимый диалог. В культурологическом аспекте наибольшую известность получила книга Б. "Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса", в которой Б. развивает концепцию народной смеховой культуры (в противоположность культуре официальной) и идею карнавала, разнообразные проявления которого Б. анализирует, основываясь на принципе амбивалентности. Если в литературоведении влияние Б. очень велико, то философское осмысление его идей и концепций только начинается, причиной чему стала как биография самого Б., так и судьба его наследия. Очевидна глубокая созвучность его идей западным диалогистам (Бубер и др.). Вместе с тем разносторонность затронутой им проблематики не только оставляет открытым вопрос о единстве бахтинской мысли, но и делает ее способной к диалогу с самыми разнообразными подходами в современной философской мысли: феноменологическими, герменевтическими, постмодернистскими. (См. Карнавал.) Т. В. Щитцова... смотреть

БАХТИН МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ

БАХТИН МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ (1895-1975) — рос. философ, культуролог, филолог, литературовед, психолог; параллельно с Л. С. Выготским и независима от него развивал идеи культурно-исторической психологии. Его труды пронизывает идея, что каждый феномен человеческой жизни необходимо воспринимать как феномен культуры, прочитывать в ее контексте. Б. решал задачу объединения 2 миров: мира культуры и мира жизни, уничтожения бездны между мотивом поступка и его продуктом. По мнению Б., необходимо изучать жизнь как деятельность не столько физическую, сколько духовную, как сплошное «поступление». Для психологии важны идеи Б. о диалогизме и полифонии сознания, об участности мышления и сознания в бытии, принцип триединства, когда тело, душа и дух рассматриваются в их взаимной связи: «Душа — дар моего духа другому». Большое место в трудах Б. занимает проблема «я—др.», «я—для—себя», «я—для—др.», «др.—для—меня», т. е. участное внимание к др., сочувственное понимание др., причастная вненаходимость к чужому сознанию. Проникновение в мир Б. обогащает совр. психологию. Амер. психолог Дж. Верч в книге «Голоса разума» (М., 1996) объединил миры Б. и Выготского в общем контексте культурно-исторической психологии. (В. П. Зинченко.)<br><br><br>... смотреть

БАХТИН МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ

БАХТИН Михаил Михайлович (1895—1975) — философ, литературовед, эстетик, лингвист, культуролог. Предполагается, что две его работы «Фрейдизм: Критич... смотреть

БАХТИН МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ

БАХТИН Михаил Михайлович (1895-1975) - российский литературовед, теоретик искусства. Историко-теоретические труды, посвященные эпосу, роману, языку, становлению и смене художественных форм, выявляют ценностно-философское значение категорий поэтики; исследовал полифоническую форму романа ("Проблемы поэтики Достоевского", 4 издание, 1979) и народную "смеховую" культуру средневековья ("Творчество Франсуа Рабле..., 1965); сборник статей "Вопросы литературы и эстетики" (1975) и др., исследование "К философии поступка" (опубликовано 1986).<br>... смотреть

БАХТИН МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ

(1895, Орёл — 1975, Москва), теоретик литературы, культуролог. Родился в семье банковского служащего, закончил классическое отделение историко-филологи... смотреть

БАХТИН МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ

Бахтин Михаил Михайлович [р. 5(17).11.1895, г. Орёл], русский советский литературовед. В 1920 начал педагогическую и литературную работу. В книге «Проб... смотреть

БАХТИН МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ

(1895-1975) — рос. философ, культуролог, филолог, литературовед, психолог; параллельно с Л. С. Выготским и независима от него развивал идеи культурно-исторической психологии. Его труды пронизывает идея, что каждый феномен человеческой жизни необходимо воспринимать как феномен культуры, прочитывать в ее контексте.Б. решал задачу объединения 2 миров: мира культуры и мира жизни, уничтожения бездны между мотивом поступка и его продуктом. По мнению Б., необходимо изучать жизнь как деятельность не столько физическую, сколько духовную, как сплошное «поступление». Для психологии важны идеи Б. о диалогизме и полифонии сознания, об участности мышления и сознания в бытии, принцип триединства, когда тело, душа и дух рассматриваются в их взаимной связи: «Душа — дар моего духа другому». Большое место в трудах Б. занимает проблема «я—др.», «я—для—себя», «я—для—др.», «др.—для—меня», т. е. участное внимание к др., сочувственное понимание др., причастная вненаходимость к чужому сознанию. Проникновение в мир Б. обогащает совр. психологию. Амер. психолог Дж. Верч в книге «Голоса разума» (М., 1996) объединил миры Б. и Выготского в общем контексте культурно-исторической психологии. (В. П. Зинченко.)... смотреть

БАХТИН МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ (18951975)

известный русский ученый: философ, филолог, литературовед, теоретик культуры. Основные публикации работ Б.: *Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса* (1965, 1990), *Эстетика словесного творчества* (1979, 1986), *Работы 1920-х годов* (1994), *Проблемы творчества и поэтики Достоевского* (1994) и др. Определяющее влияние на формирование философских взглядов Б. оказали философские учения Канта, Кьеркегора, Марбургской школы неокантианства, феноменологии. К собственно философским трактатам у Б. можно отнести только раннюю неоконченную работу *К философии поступка* (предположительно начало 1920-х), где он выступает с программой построения *первой философии* нового типа, которая через обращение к *единой и единственной нравственной ответственности* призвана преодолеть *дурную неслиянность культуры и жизни*. Онтология человеческого бытия рассматривается в данной работе как онтология поступка, как учение о *единственном событии свершаемого бытия*. Одно из центральных бахтинских понятий, задающих онтологическое определение человека, понятие *не-алиби в бытии*, также подчеркивающее ответственный характер человеческого бытия. Б. исходит из осознания активной причастности бытию со *своего единственного места в бытии*. Соответственно онтология человека определяется у Б. взаимоотношением между *единственностью наличного бытия* и *целым бытия*. Сложную диалектику этого взаимоотношения Б. пытается прояснить с помощью понятий *нераздельно и неслиянно*, а также с помощью различения *данного и заданного* в онтологии человека. Указанное взаимоотношение реализуется, согласно Б., в изначальном акте *утверждения своего не-алиби в бытии*. Этим актом, по мнению Б., полагается *ответственный центр исхождения поступка*, в результате чего *место быть* получает необходимую конкретность и *инкарнированность*, онтологическую укорененность. В свете заданной таким образом онтологии на смену homo sapiens приходит *человек поступающий*, выявляется онтологическая неслучайность всякого поступка, таким образом нравственная философия обретает онтологические корни. Философия поступка Б. включает развернутую критику *эстетического и теоретического миров* за характерное для них отвлечение от *нудительной действительности* *единого и единственного ответственного бытия* и противопоставляет им *ответственное единство* мышления и поступка. При этом указанное отвлечение приводит не только к теоретической, но и к онтологической несостоятельности. Как показывает Б., эстетический мир способен породить *двойника-самозванца*, чье бытие определяется Б. как *бытие лжи или ложь бытия*, *ложь самим собою себе самому* (*Автор и герой в эстетической деятельности*), коренящаяся в том, что человек отвлекается (отступает) от *центра исхождения поступка*, которым отмечено конкретное место человека в бытии. Это отступление в религиозном (христоцентрическом) контексте осмысляется Б. как *имманентное бытию грехопадение*. Заявляя, что эстетический и теоретический разум должны быть моментом практического разума, Б. вводит понятия *поступающего мышления* и *участного мышления* и классифицирует философию на ту, в которой участное мышление преобладает *осознанно и отчетливо*, и на ту, где это имеет место *бессознательно и маскированно*. В работе *Автор и герой в эстетической деятельности* Б. предлагает позитивное обоснование эстетического события. Б. показывает, что эстетическое созерцание, которое отвлекается от этического смысла и заданности конкретного человеческого бытия, остается внутренне оправданным по отношению к другому человеку. Обозначение проблемы *я другой*, лежащей в основании диалогической концепции Б., можно найти уже в трактате *К философии поступка*. В работе об авторе и герое эта проблема получает детальное рассмотрение и опирается на такие понятия, как *вненаходимость*, *кругозор* и *окружение*, *я-для-себя* и *я-для-другого*, *другой-для-меня* и др. Согласно Б., моя вненаходимость другому делает эстетическое отношение творчески-продуктивным, поскольку я обладаю *избытком видения* по отношению к другому: мне есть чем его одарить и это дар, в котором другой, по словам Б., испытывает абсолютную нужду. Как подчеркивает Б., результатом эстетической деятельности, эстетического события становится рождение другого в новом плане бытия, определенном новыми, *трансгредиентными* другому ценностями. Но, как уже отмечалось, это онтологическое приращение, будучи недоступным другому, требует в качестве залога мое собственное бытие. Чтобы сохранить позитивность эстетического, необходимо вести одновременно смысловую и ценностную интерпретацию отношения *я другой*, определять эстетическое видение *помимо смысла*, но тем не менее удерживать его *вместе* с ним. Б. удерживает это место единого и единственного бытия, когда специально подчеркивает, что речь идет о *конкретной вненаходимости меня единственного*. Таким образом, именно по отношению к другому обнаруживается единственность и *незаместимость* моего места в мире: мой дар другому исходит из моей точки зрения, укоренен в моем месте в бытии. *Эстетическое созерцание и этический поступок, пишет Б., не могут отвлечься от конкретной единственности места в бытии*. Эстетическая концепция Б. развивалась в полемике с *формальным методом* в искусствознании, с одной стороны, и с концепцией *вчувствования* в эстетике конца 19 начала 20 в., с другой. Если первое направление вело, по мнению Б., к потере героя, то второе к потере автора, разрушая, таким образом, художественное событие, понимаемое как событие диалогическое. Позднее свойственный эстетическому созерцанию момент завершенности был оценен Б. как насилие, несовместимое с идеей диалогизма как живого отношения двух сознаний. В этой связи *новая художественная модель мира*, созданная, по мнению Б., в романах Достоевского, преодолевает завершающую авторскую активность, монологическое сознание автора. Полифонический роман Достоевского предстает как *сочетание неслиянных голосов* в незавершимом диалоге. Анализируя воплощенное в романах Достоевского художественное видение жизни человеческого сознания, Б. делает вывод, что *само бытие человека есть глубочайшее общение. Быть значит общаться*, быть на границе. Диалогический характер человеческого бытия, из которого исходит Б., определяет и его подход к разработке философских основ гуманитарных наук, и в частности к анализу проблемы текста в гуманитарных науках. Гуманитарные науки, поскольку они имеют дело с личностью, предполагают диалогическую активность познающего, диалогическое движение понимания, которое, в свою очередь, основывается на диалогическом контакте между текстами и на сложном взаимоотношении текста и контекста. Признание нескончаемого обновления смыслов в новых контекстах приводит Б. к различению малого времени и большого времени, трактуемого как бесконечный и незавершимый диалог. В культурологическом аспекте наибольшую известность получила книга Б. *Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса*, в которой Б. развивает концепцию народной смеховой культуры (в противоположность культуре официальной) и идею карнавала, разнообразные проявления которого Б. анализирует, основываясь на принципе амбивалентности. Если в литературоведении влияние Б. очень велико, то философское осмысление его идей и концепций только начинается, причиной чему стала как биография самого Б., так и судьба его наследия. Очевидна глубокая созвучность его идей западным диалогистам (Бубер и др.). Вместе с тем разносторонность затронутой им проблематики не только оставляет открытым вопрос о единстве бахтинской мысли, но и делает ее способной к диалогу с самыми разнообразными подходами в современной философской мысли: феноменологическими, герменевтическими, постмодернистскими.... смотреть

БАХТИН МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ (18951975)

БАХТИН Михаил Михайлович (1895-1975), российский литературовед, теоретик искусства. Историко-теоретические труды, посвященные эпосу, роману, языку, становлению и смене художественных форм, выявляют ценностно-философское значение категорий поэтики; исследовал полифоническую форму романа ("Проблемы поэтики Достоевского", 4 издание, 1979) и народную "смеховую" культуру средневековья ("Творчество Франсуа Рабле..., 1965); сборник статей "Вопросы литературы и эстетики" (1975) и др., исследование "К философии поступка" (опубликовано 1986).... смотреть

БАХТИН МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ (18951975)

БАХТИН Михаил Михайлович (1895-1975) , российский литературовед, теоретик искусства. Историко-теоретические труды, посвященные эпосу, роману, языку, становлению и смене художественных форм, выявляют ценностно-философское значение категорий поэтики; исследовал полифоническую форму романа ("Проблемы поэтики Достоевского", 4 издание, 1979) и народную "смеховую" культуру средневековья ("Творчество Франсуа Рабле..., 1965); сборник статей "Вопросы литературы и эстетики" (1975) и др., исследование "К философии поступка" (опубликовано 1986).... смотреть

БАХТИН МИХ. МИХ.

(1895-1975) - литературовед, культуролог, философ. Род. в Орле в старинной дворянской семье. Окончил в 1918 ист.-фил. ф-т Петрогр. ун-та. Работал в Невеле, в Витебском пед. ин-те, затем в изд-вах Ленинграда. В 1929 выслан в Казахстан, с 1930 по 1945 переезжает с места на место (Кустанай, Саранск, Москва), не имея пост. работы и возможности издания своих трудов. С 1945 в Саранске, работает в Мордовском пед. ин-те, с 1967 зав. каф. Мордовского ун-та. В 1969 выехал для лечения в Москву, где и оставался до конца жизни. В 20-е годы заложил основы оригин. философии лит. творчества, в своих истоках связанной с наследием рус. религ.-филос. традиции. Основные теоретич. работы Б., созд. в 20-40-х гг., вошли в сб-ки "Вопросы лит-ры и эстетики" (1975) и "Эстетика словесного творчества" (1979, 2-е изд. - 1986). Реализацией и проверкой теоретич. идей Б. стали иссл. "Проблемы творчества Достоевского" (Л., 1929; 2-е, перераб. изд. под назв. "Проблемы поэтики Достоевского" - М., 1963, 4-е изд. - М., 1979) и "Творчество Франсуа Рабле и нар. культура Средневековья и Ренессанса" (1940, впервые изд. - М., 1965). Считается, что ряд ранних работ Б. вышел в свет под именами (и при нек-ром участии в работе над текстом) его учеников: В. Н. Волошинова (Слово в жизни и поэзии // Звезда, 1926, № 6; Фрейдизм. М. - Л., 1927; Новейшие течения лингвистической мысли на Западе // Литература и марксизм, 1928. Кн. 5; Марксизм и философия языка. Л., 1929; Конструкция высказывания // Лит. учеба, 1939, № 3) и П. Н. Медведева (Формальный метод в литературоведении. Критическое введение в социологическую поэтику. Л., 1928). Разработанные Б. теория художеств. слова, проблемы полифонич. романа, хронотопа, понятие карнавальной культуры стали основой множества конкретных иссл. Б. признан одним из крупнейших ученых-гуманитариев 20 в.... смотреть

БАХТИН НИК. МИХ.

(1894-1950) - философ, филолог и поэт. Брат М. М. Бахтина. Род. в Орле. Окончил лицей в Вильно, учился на ист.-филол. ф-те Петрогр. ун-та на отд. классич. яз., занимался у Ф. Ф. Зелинского. Примыкал ко второму поколению символистов. В 1916 добровольцем ушел на фронт. Во время гражд. войны оказался в рядах Белой гв. В эмиграции с 1920. В Париже участвовал в лит. жизни рус. диаспоры, в нач. 1930, переехав в Англию, защитил докторскую дисс. в Кембридже, преподавал др.-греч. яз. в провинц. англ. ун-тах. В Бирмингеме издал учебник греч. языка за свой счет; только в 1962 вышла книжка его лекций и ст. (в англ. пер.) тиражом всего в 100 экз. Значителен архив Б., хранящийся в Бирмингемском ун-те. В ранний период творчества Б. примыкал к неокантианской традиции. Несомненна его близость к экзистенциальной проблематике рус. религ. ренессанса. В нек-рых раб. 20-х гг. есть перекличка с работами М. Бахтина. <p class="tab">Соч.: Четыре фрагмента // Звено. Париж, 1928, № 3; Мережковский и история // Там же. 1926, № 136; Вера и знание // Там же. № 155; Ф. Ф. Зелинский// Там же. № 162; Разговор о переводах // Там же. № 186; Антиномии культуры: Беседа // Нов. Корабль, 1928, № 3; Философское наследие / Публ. О. Е. Осовского // М. М. Бахтин и философская культура 20 в.: (Пробл. бахтинологии). СПб., 1991. Вып. 1, ч. 2. </p><p class="tab">Лит.: Эджертон В., Оксман Ю. Г., Лопато М. И. Н. М. Бахтин и вопрос о книгоиздательстве "Омфалос": (Переписка и встречи с М. М. Лопато) // Пятые Тыняновские чтения. Рига, 1990; Осовский О. Е. Неслышный диалог: Биогр. и науч. созвучия в судьбах Н. и М. Бахтиных // М. М. Бахтин и философская культура 20 в.: (Пробл. бахтинологии). СПб., 1991. Вып. 1, ч. 2.</p>... смотреть

БАХТИН НИКОЛАЙ

БАХТИН Николай     БАХТИН Николай Михайлович [20 марта (1 апреля) 1894, Орел—9 июля 1950, Великобритания] — русский филолог, философ, старший брат М... смотреть

БАХТИН НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ

Бахтин, Николай Иванович (3 янв. 1796 — 26 марта 1869, СПб) — критик, член Гос. СоветаПсевдонимы: М. И.; G.; L. N.Источники:• Масанов И.Ф. Словарь псе... смотреть

БАХТИН НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ

Бахтин Николай Иванович - см. в статье Бахтины (И.И., Н.И., Н.Н.) .

БАХТИН НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ

Бахтин Николай Иванович — родился 3 янв. 1796 в Туле. Отец его (см. Бахтин И. И.), человек умный, образованный, высокой честности, но наделенный страстной, увлекающейся натурой, не оставил детям своим никакого состояния, хотя и занимал видные и для других небездоходные должности. После домашнего воспитания, из которого Николай Иванович сохранил на всю жизнь глубокое уважение к своему отцу, он кончил в 1812 году курс в бывшей слободско-украинской гимназии и поступил в местный университет, но с переходом отца на службу в Петербург не мог окончить там курса и получил диплом Петербургского университета в 1822 году. Наследовав отчасти характер своего отца, хотя и умеряемый влиянием матери, урожденной Петерсон (лютеранки), Николай Иванович проводил молодость довольно шумно в кружке нескольких молодых литераторов, известном под именем <i> катенинского</i>. Любя литературу и всегда интересуясь ею, Николай Иванович не вступал, однако, на литературное поприще. Насколько известно, он напечатал только предисловие к сочинениям Катенина, с которым, кажется, был в близких дружеских отношениях и сочинения которого были изданы под редакцией Николая Ивановича. Служебная деятельность Николая Ивановича началась рано. С окончанием курса в гимназии он был определен на службу в слободско-украинское губернское правление. Служебная карьера Николая Ивановича не отличалась быстротой. Он двигался вперед медленно, часто менял род службы — и везде оставлял следы своей честной деятельности. В 1816 году он был переведен в канцелярию статс-секретаря принятия прошений. В 1823 году поступил в капитул орденов; это последнее назначение было особенно полезно для Николая Ивановича в том отношении, что дало ему случай пробыть за границей в качестве секретаря при канцлере орденов Алексее Борисовиче Куракине. В 1827 году Николай Иванович назначен был состоять при главном начальнике морского штаба (кн. Меньшикове) в чине коллежского асессора и, участвуя в турецкой кампании 1828 года, был в нескольких морских сражениях за адъютанта. После окончания войны Николай Иванович, способности и трудолюбие которого сумел оценить кн. Меньшиков, был назначен правителем дел комитета образования флота. Три года занимал он эту должность, после чего в 18 3 4 году был назначен управляющим делами Комитета министров и в чине действ. стат. сов. удостоился звания стат. секретаря его импер. величества. На этом месте Николай Иванович не мог оставаться незамеченным, и через девять лет, в 1843 году, получив чин тайного советника, он был назначен государственным секретарем. Десять тяжелых лет (1843—1853) исполнял Николай Иванович эту должность с редкими не только в ту пору, но еще и теперь достоинством и прямотой. В 1853 году Николай Иванович был назначен членом Государственного совета и сумел скоро приобрести себе редкую в русском обществе известность человека либерального в лучшем значении этого слова. В качестве члена главного комитета об устройстве сельского состояния, куда он был назначен 19 февраля 1861 года, Николай Иванович со свойственной ему энергией поддерживал полное и обеспеченное землей освобождение крестьян. Как председатель комиссии для составления рекрутского устава, он указал необходимость радикального изменения старой системы — и при своей жизни успел уже видеть, какие благие последствия имели те облегчения, которые, по его мысли, были допущены в последних наборах. Ему же принадлежала первая мысль об уничтожении откупов, занимавшая его еще тогда, когда он был государственным секретарем, но проводил он ее, уже будучи членом Государственного совета. Скончался Николай Иванович Бахтин 26 марта 1869 г., состоя неслужебным членом Государственного совета, в чине д. тайн. сов. и кавалером ордена св. Владимира 1-й степени.<br><br><br>... смотреть

БАХТИН НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ

родился 3 янв. 1796 в Туле. Отец его (см. Бахтин И. И.), человек умный, образованный, высокой честности, но наделенный страстной, увлекающейся натурой,... смотреть

БАХТИН НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ СМ

. в статье Бахтины (И.И., Н.И., Н.Н.) . См. также статьи: Бахтины .

БАХТИН НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ

Бахтин, Николай Михайлович (1894, Орел — 1950, Бирмингем) — поэт, филолог-классикПсевдонимы: Петр Лыков — литературная маска; Онуфрий Чапенко — литера... смотреть

БАХТИН НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ

(20.03 (1.04). 1894, Орел 9. 07. 1950, Бирмингем, Великобритания) философ, филолог, старший брат М. М. Бахтина. В 1912 г., закончив 1-ю Виленскую гимназию, переехал в Одессу и поступил в Новороссийский ун-т на историко-филологический ф-т, в 1913 г. перевелся в Петербургский. Здесь его и застигла 1-я мировая война, не давшая завершить образования. К началу Февральской революции Б. закончил Николаевское кавалерийское училище, в октябре 1918 г. вступил в Добровольческую армию, участвовал в боях, после разгрома белой армии эмигрировал. Был завербован на 5 лет в Иностранный легион, воевал в Алжире. После тяжелого ранения вышел в отставку и в 1924 г. перебрался в Париж. Здесь он становится сотрудником еженедельника (с сер. 1927 ежемесячника) *Звено*, где пишет статьи по литературе, филологии, философии. Говоря о Б. философе, обычно упоминают о его *ницшеанстве* и *кантианстве*, сам он отмечал и воздействие на него идей А. А. Зелинского, Гуссерля, несомненно и влияние на Б. работ П. Валери, значительную роль в формировании его взглядов сыграла эллинская культура. Многое в его мировоззрении определило также участие в Иностранном легионе, делающее для человека обычными ситуацию выбора, волевого решения, риска. Умение из мн. направлений сделать выбор, мужество отказаться от мн. возможностей в пользу одной становятся лейтмотивом его философских и филологических работ. В поле внимания Б. были и мыслители прошлого (Ницше, К. Н. Леонтьев, Паскаль), и совр. течения философии (фрейдизм, неотомизм, шпенглерианство и др.), новые идеи в филологии (здесь особенно выделяются работы о формальном методе, к-рый, согласно Б., способен дать ценные результаты в раскрытии структуры любого словесного объекта, однако лишь общее, философское уяснение природы целостного слова дает последнее основание всем частным методам). Ряд статей и выступлений Б. был посвящен совр. поэзии, переживающей, по его мнению, кризис, к-рый определяется изменениями в языковом сознании. Изначально поэтическое слово было заклинательным, произносимым. В такой поэзии отчетливей и тверже логический остов, а сам материал распределен во времени, со своими кульминациями и спадами. В новейшей поэзии на передний план выходит *незвучащая музыка* слова, тем самым затушевывая ее логический строй. Поэзия становится *келейной*, превращается в искусство тончайших узоров, в к-рые надо вникать внимательно и многократно. Такая *мыслимая* поэзия, удаляя звук, умалила и смысл. Поэт-заклинатель (Орфей) сменился поэтом-ремесленником, к-рый изготовляет безделушки для узкого круга любителей. С 1926 г. на страницах *Звена* появляются диалоги и *разговоры* Б.: *О современности*, *Похвала смерти*, *О созерцании*, *Об оптимизме*, *О разуме* и др. Несомненно, в выборе жанра сказалось стремление следовать античной традиции, хотя не менее очевидно и влияние традиции рус. (*Русские ночи* Одоевского, *Три разговора* В. С. Соловьева, *На пиру богов* Булгакова и др.). Среди героев этих произв. часто встречаются *Поэт*, *Философ* и *Филолог*, и, поскольку сам Б. в разные годы жизни выступал в каждой из этих *ролей*, решить с полной определенностью, кто из героев диалогов и разговоров представляет взгляды самого Б., не всегда возможно. В целом эти произв. подобны фрагментам длительного спора с самим собой. Кульминацией его творческой деятельности в эмиграции стали лекции на тему *Современность и наследие эллинства* (1. *История и миф*, 2. *От Гомера к трагедии*, 3. *Торжество и разложение трагической концепции мира* и 4. *О возможности и условиях нового Возрождения*), прочитанные в феврале нач. марта 1927 г. (краткое изложение см.: Звено. 1927. 20 и 27 марта). Этот лекционный цикл сделал имя Б. популярным, и его идеи нашли отражение в его последующих итоговых работах. В *Антиномии культуры* (Новый корабль. 1928. № 3) Б. вскрывает трагедию человеческого самосознания. По его мнению, для человека культура это и средство оградить себя от враждебных сил хаоса, перед к-рыми он беззащитен, и орудие самоутверждения: человек хочет с ее помощью навязать свой порядок природе, надчеловеческому строю вещей и тем самым стать свободным. Но, совершенствуя культуру, он, перестав быть рабом стихийных космических сил, попадает в еще большую зависимость от самой культуры, и даже его восстание против нее уже предусмотрено в ней и учтено. Из орудия самоутверждения культура с неизбежностью становится для человека орудием самоотрицания. Отвергнуть путь творчества, созидания культуры, к-рая несет в себе свое отрицание, человек не может, и эта антиномия может быть преодолена только вместе с его бытием. Эссе *Разложение личности и внутренняя жизнь* (Числа. 1930/31. №4) последняя работа Б., опубликованная им на рус. языке. Здесь он обращается к двойственности существования совр. человека, жизнь к-рого проходит одновременно в двух независимых друг от друга планах: внешнем (сон, еда, служба) и внутреннем (мысли, чувства). Если в живой природе между желанием или внешним воздействием и последующим действием нет никакого несоответствия, т. е. налицо полное тождество внешнего и внутреннего, то человек, обладая сознанием, свободой выбора между несколькими равно осуществимыми действиями (а также и свободой уклониться от активного выбора), приходит к разладу между внешней и внутренней жизнью. Свое единство, цельность человек должен еще завоевать. Но это возможно лишь тогда, когда сознание выполняет роль предварения действия. Цельность личности в умении утвердить одни возможности и мужественно отречься от др., чтобы в действии (физическом или мыслительном) достигнуть творческого тождества внешнего и внутреннего. Если же сознание превращается в самоцель, то человек погружается во *внутреннюю жизнь*, питая ее суррогатами действительной жизни: совр. искусством, газетами, алкоголем, и тем самым отказывается от цельности. Когда он жадно цепляется за все противоречивые возможности или трусливо пасует перед выбором, когда он ищет свое *Я* через самоанализ и интроспекцию (как, напр., в романах М. Пруста), он находит лишь душевные атомы, не связанные друг с другом психические клочки: личности при нарушении живого тождества внешнего и внутреннего уже нет. В 1932 г. Б. переселился в Великобританию (к этому времени он успел закончить Сорбонну), где начинается новая страница в его жизни. Здесь он получил степень доктора филологии. Есть свидетельства, что уже к нач. 2-й мировой войны Б. стал коммунистом. Его творчество англ. периода (лекции и эссе) было собрано в кн.: Bachtin N. Lectures and Essays. Birmingham, 1963.... смотреть

БАХТИН НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ

(1894-1950) - русский философ и филолог. Старший брат М.М.Бахтина. Учился в Петербургском университете (с 1913). Окончил Николаевское кавалерийское училище (1917). Сражался против большевиков в рядах Добровольческой армии. Эмигрировал. В течение пяти лет служил в Иностранном легионе. В 1924-1928 - сотрудник журнала "Звено". Окончил Сорбонну. В 1932 переселяется в Англию. Дружил с Витгенштейном. Вступил в коммунистическую партию (1939). После смерти Б. была издана его книга "Лекции и эссе: Избранное из неопубликованного" (1963). Первые публикации Б. - о поэзии и о Легионе - носят биографический характер. Статья "Военный монастырь" (1924) и статья-рецензия "Книга о солдате" (1924) - это попытка человека, прошедшего службу в Иностранном легионе, оправдать "идею солдата", которую отвергает современная Б. европейская культура: "По праву и обязанности солдату пристало брать жизнь просто, крепко и прямо; поэтому ему не место в такой культуре, основная тенденция которой - усложнение и запутывание, дробление и схематизация" ("Книга о солдате"). По мысли Б., последнее столетие европейской истории и особенно мировая война упразднили солдата как особый тип со своим мироощущением и своей кастовостью. Между тем солдат - не просто воин, но и носитель особой культуры, которая уже потому обладает подлинностью, что всегда требует не только ума (особенно в искусстве полководца), но и дела. Эти взгляды были лишь частным выражением общих воззрений Б., которого и в литературе, и в философии всегда привлекает не совершенство формы, не стройность и завершенность системы, но то, что толкает к действию. Он уважает доктрины пусть и ограниченные, но цельные. Например, "хаотическому" миру многих современных ему писателей Б. предпочитал "ограниченный, завершенный и до конца человечный" мир "классициста" А.Франса, поскольку "здравый смысл, к которому современность относится с пренебрежением", в классицизме есть "начало охраняющее, собирающее личность", которое не дает ей "распылиться в стихийных энергиях космоса и потерять себя в непознаваемом". Та же склонность отдавать предпочтение не сложности, но ясности и простоте (за которой стоит преодоленная сложность) - заметна и в подходе Б. к философии Ницше, и в его интерпретациях творчества (поэтического и философского) П.Валери. Современная поэзия, по мнению Б., переживает кризис, который определяется сдвигом в языковом сознании. Изначально поэтическое слово - слово заклинательное, произносимое. В такой "поэзии для слушателя" (античная поэзия) музыке дано реальное звучание, и поэтому в ней отчетливей и тверже логический остов, а сам материал распределен во времени, со своими кульминациями и спадами. Звучащая поэзия властно вовлекает слушателя в свое течение, ибо призвана повелевать. В новейшей поэзии "для читателя" незвучащая музыка слова вынуждена оберегать себя - она выходит на передний план, затушевывая логический остов этой поэзии. Отсутствие жесткой направленности во времени каждую "точку пути" делает равно существенной. Поэзия становится "келейной", превращается в искусство тончайших узоров, в которые надо вникать внимательно и многократно. Такая "мыслимая" поэзия, удаляя звук, умалила и смысл, и "слово, в его двоякой сущности - звучащей и указующей, - медленно умирало" ("О произносимом слове"). Поэт-заклинатель (Орфей) сменился, согласно Б., поэтом-ремесленником, который изготовляет безделушки для узкого круга любителей. Тот же, кому претит заниматься стихотворными пустяками, вынужден оставить стихи и "обратиться к работе над перестроением всей современной культуры". С размышлением над современным состоянием поэзии связан и интерес Б. к стихосложению, особенно к работам русских формалистов. Высоко оценивая результаты отдельных работ (особенно В.Жирмунского), Б. резко отзывался о попытках придать формальному методу универсальный характер, поскольку он способен раскрыть структуру любого словесного объекта, но не способен ответить на вопрос, что собственно делает прием художественным приемом. И лишь общее, философское уяснение природы целостного слова дает, по Б., основание всем частным методам. С 1925 Б. ведет в "Звене" рубрику "Из жизни идей". Большинство статей этой рубрики - по содержанию авторские исследования Б., оформленные в виде рецензий на вышедшие издания. Рецензия Б., как правило, не "созерцательна", она не всегда подробно описывает содержание книги, но это всегда - размышление о той ситуации в "мире идей", которая эту книгу породила, и о самой "жизни идей" как таковой. Б. привлекает всякая попытка выйти за рамки чисто умозрительных идей, всякая попытка превратить слово в действие. Степень самостоятельности статей колеблется от простого пересказа, как, например, работа "Пять идей" о Шелере, что, впрочем, было редкостью, - до совершенно оригинальных работ, где только тема определена вышедшей в свет книгой, как, например, статья "Константин Леонтьев", поводом для которой послужила книга Бердяева. В целом, собранные вместе, эти статьи дают представление не только о пристрастиях Б., но и о его "творческой лаборатории". Многие из этих статей послужили толчком для других его работ. Можно говорить о "ницшеанстве", "кантианстве" или "язычестве" Б. (сам он говорил и о влиянии на его поколение идей Гуссерля). Но его прежде всего интересует не сама доктрина, а способность ее стать частью жизни. Даже ценимые и почитаемые Б. мыслители: Ницше, П.Валери как философ, Ж.Маритен, Э.Гуссерль, К.Леонтьев и др. привлекают его не столько содержанием своих учений, своих "систем", сколько подходом к мыслительной деятельности, стилем своего мышления, умением из многих направлений сделать выбор в пользу одного. Наиболее отчетливо это положение прозвучало в статье "Современность и фанатизм" (1925): отсутствие "существенной конкретной тенденции или идеи, иерархически подчиняющей себе все многообразие духовной жизни", в современности приводит к "мирному сожительству противоположных идей". Но "для того, чтобы действовать, нужен окончательный, беспощадный выбор", а "у современного сознания нет силы - до конца избрать и до конца отвергнуть. Поэтому целостное идейно-обусловленное действие - исключено из современности. Но там, где нет сознательного выбора, вступает в силу инерция. Тот, кто не пожелал до конца стать покорным орудием одной истины, - становится точкой приложения безликих космических сил". Рубрика "Из жизни идей" не замыкалась только лишь на философии. В поле внимания Б. оказывались и новые идеи в области филологии, психологии, медицины. Кульминацией его творческой деятельности в эмиграции стало то "живое", действенное слово, к которому он всегда стремился, - четыре лекции (февраль - март 1927) на тему "Современность и наследие эллинст- ва": 1) "История и миф", 2) "От Гомера к трагедии", 3) "Торжество и разложение трагической концепции мира", 4) "О возможности и условиях нового Возрождения". Лекции Б. встретили восторженный прием среди русских эмигрантов (Г.Адамович). После закрытия "Звена" Б. публикует две работы, которые стали итоговыми для Б.-философа: "Антиномия Культуры" (1928) и "Разложение личности и "внутренняя жизнь" (1930). В эссе "Антиномия культуры" Б. вскрывает трагедию человеческого самосознания. По мнению Б., для человека культура - орудие и средство оградить себя от враждебных сил хаоса, перед которыми он беззащитен. Человек хочет с ее помощью навязать свой порядок природе, надчеловеческому строю вещей. Так возникает его разрыв с миром, который "ощущается уже как нечто внешнее и чуждое, как среда и материал для человеческого самоутверждения". Но здесь и возникает основная антиномия культуры: "То, что является для человека необходимым условием самоутверждения, то, что обеспечивает ему независимость по отношению к миру и дает возможность себя осуществить, - то самое неизбежно вырастает в препятствие для самоутверждения". Совершенствуясь, культура "в силу и в меру своего совершенства" становится независимой от человека, поскольку в самом акте строительства заключена роковая двойственность и противоречивость. Современная культура, которая создавалась тысячелетиями, дает, по мысли Б., пищу для самых противоположных стремлений. Но хоть "еще никогда человек не располагал таким богатством средств и форм самоутверждения" - он никогда еще не был и "столь ограничен в своей творческой инициативе". Даже восстание против культуры - уже предусмотрено в ней и учтено. Культура стала сложной системой принуждений: "Религиозные догматы, истины математики, прокламации бунтарей, требования моды, устав о налогах и правила версификации - все это связано какой-то молчаливой, бессознательной круговой порукой". Выбор, как подлинно свободный акт, человек уже совершил, и, создав культуру, - стал ее покорным орудием, вскормив целый сонм демонов-повелителей: демона валюты, демонов истин и идей, демонов ценностей, верований, логических законов. "Созданная как орудие самоутверждения, культура с неизбежностью превратилась в орудие самоотрицания". И если первобытный человек был рабом внешних, космических сил, то теперь люди - рабы демонов, которых сами породили, которые не могли возникнуть и существовать без сознательного человеческого соучастия: "Они могучи только до тех пор, пока мы добровольно питаем их своей кровью, пока мы не можем, или не смеем, или не хотим отказать им в этой пище - древней, сладчайшей пище всех демонов и всех богов". Можно ли культуру оправдать, можно ли ее в корне изменить и исправить, или нужно отвергнуть? - эти вопросы Б. оставляет открытыми, заметив, что, возможно, "неутолимая жажда строительства и самоутверждения" вложена в человека вместе с его бытием, что "самый акт человеческого самоутверждения уже несет в себе свое отрицание" - и тогда антиномия культуры может быть преодолена только вместе с бытием. Согласно Б. ("Разложение личности и "внутренняя жизнь"), современный человек живет одновременно в двух планах: внешнем ("спит, ест, ходит на службу") и внутреннем ("мыслит, чувствует, страдает, радуется"), которые существуют почти независимо друг от, друга. В этом разделении человек находит болезненное удовольствие, он питает свою внутреннюю жизнь суррогатами жизни: романами, газетами, алкоголем. Искусство и философия превращаются в наркотик. Внутренняя жизнь усложняется, крепнет за счет внешней, отвращает человека от действия. Во всем человек ищет только себя, свои чувства. В результате - "форма личности (то, как она проявляет себя во вне) и ее содержание (то, как она сама сознает себя изнутри), - иначе говоря действие и сознание - перестали быть двумя нераздельными аспектами единого Я. Потеряв свое единство, личность теряет и свою живую связь с миром". С точки зрения Б., в животном царстве между желанием или внешним воздействием и последующим действием нет никакого колебания - полное тождество внешнего и внутреннего. Человеку дано сознание, то есть свобода выбора между несколькими равно осуществимыми действиями (а также и свобода уклониться от активного выбора), и вместе с этим приходит возможность разлада между внешней и внутренней жизнью. Свое единство, цельность человек должен еще завоевать. Сознание у Б. - обратная сторона действия, предварительное его состояние, и только в связи с этим действием оно получает свой смысл. Если сознание превращается в самоцель - человек погружается во "внутреннюю жизнь" и тем самым отказывается от цельности. Только действительный выбор, который предполагает готовность к выбору, к утверждению одних возможностей и мужество отречься от других, дает творческое тождество внешнего и внутреннего, т.е. цельную личность. В противоположность этому "внутренняя жизнь" рождается, когда дух жадно цепляется за все противоречивые возможности или трусливо пасует перед выбором. Человек (будь то мыслитель, хирург, военачальник и т.д.) более всего является собою в моменты высшего напряжения, когда он целиком находится в своем действии. И это чувство личности "менее всего похоже на самоуглубление и самосозерцание", для которых надо сначала "размякнуть", перестать быть самим собой. Поэтому "поиски собственного Я через самоанализ и интроспекцию никакого Я в конце концов не находили: под их ищущим взором оно неизменно распадалось на душевные атомы, на какие-то психические клочки и обрывки, не связанные ни в какое единство". И это - неизбежное следствие всякого самоуглубления (например, психологическо-аналитической литературы, завершенной Прустом), поскольку при нарушении живого тождества внешнего и внутреннего личности уже нет. Единство личности нельзя просто найти в себе, его можно только осуществить. Б. попытался также очертить, как "культ внутренней жизни отразился на общем строе культуры". Если прежде человек готов был платить за познание жизнью, то 19 в. стал временем "безграничного духовного стяжательства" в своем стремлении "все знать, все понимать, всему сочувствовать, перевоплощаться в дух любой эпохи, завладеть тайнами и постижениями всех культур и всех реалий". Идеи стали быстро множиться, перестав воздействовать на реальность, превратились в мертвые схемы. Материальная жизнь, освобожденная от власти духа, стала двигаться по своим механическим законам, перед которыми современный человек оказался беззащитным. И мировая война уже показала, что культура, поставившая своей целью "бесконечное расширение сознания", обречена на гибель. Не случайно, по мысли Б., в послевоенных поколениях ощутима "подозрительность к возвышенным абстракциям". Чтобы встать на путь воссоздания современной личности, нужно, - полагал Б., - вспомнить заветы эллинов: следовать дельфийскому изречению "познай самого себя" с тем, чтобы перестроить себя "в согласии с познанной нормой человеческого совершенства". С.Р. Федякин... смотреть

БАХТИН НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ

Бахтин, Николай Николаевич (5 мая 1866 — 1940) — библиограф, поэт-переводчик, педагогПсевдонимы: Ахтин, Б.; Б.; Б—н; Б—н, И.; Библиограф; Н. Б.; Нович... смотреть

БАХТИН НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ

[5(17). 5.1866, Чири-Юрт, ныне в Чеченской Республике, — 2.4.1940, Ленинград], педагог, театр, деятель. Учился в Орловской воен. гимназии и во 2-м Константиновском воен. уч-ще. С 1891 служил воспитателем в Орловском кадетском корпусе. Выйдя в отставку (1910), жил в Петербурге. Занимался дереводч. и библиографич. деятельностью, с 1886 публиковал в пе-риодич. печати («Рус. филол. вестник», «Пед. сборник», «Рус. школа», «ЖМНП» и др.) статьи и рецензии на пед. темы. наиб. значительны работы Б. о воспитат. роли театра («Театр и его роль в воспитании», в кн.: «В помощь семье и школе», 1911). Знакомство с театром, по Б., должно учитывать возрастные особенности дет. восприятия: детям мл. возраста ближе спектакли кукольного, марионеточного, теневого т-ров, интересам юношества больше отвечают драматич. спектакли. В посещении детьми т-ра необходима дозировка, у ребёнка должно быть время для переживания полученного в т-ре впечатления. Б. подчёркивал положит. стороны дет. сценич. деятельности («Дет. театр и его воспитат. значение», «Игра», 1918, ч. 1). Участие в постановках сплачивает детей, в процессе подготовки спектакля дети получают ист. и этногра-фич. знания, обогащается их жизненный опыт, развиваются чувства в ситуациях, где автором пьесы заранее расставлены нравств. ориентиры. В помощь са-модеят. театру Б. издавал серию драма-тургич. произв. «Дет. и шк. театр» (в. 1—25, 1904—19), в к-рой сам принял участие и как автор коротких пьес. Целям эстетич. воспитания служили издававшаяся Б. (под псевд. Н. Нович) серия «Шк. праздники» (в. 1—4, 1902—17, песни и стихи для декламации) и публиковавшиеся в «Худож.-пед. журнале», в журналах «Рус. школа», «Пед. образование» анно-тиров. списки и обзоры пьес для дет. т-ра. После Окт. революции Б. организовал курсы по руководству дет. театральными представлениями при Театральном отделе Наркомпроса РСФСР. В 1921 Б. вместе с А. А. Брянцевым стал одним из основателей Ленингр. ТЮЗа и до конца жизни возглавлял его пед. часть. Соч.: Проект новой системы азбуки и орфографии, К., 1886; Основы рус. правописания, Варшава, 1892; Чтение с воспитат. целями, СПБ, 1906; Обзор пьес для дет. и шк. театра, СПБ, 1912; Руссо и его пед. воззрения, СПБ, 1913. М. С. Семенкж.... смотреть

БАХТИН НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ

Бахтин Николай Николаевич - см. в статье Бахтины (И.И., Н.И., Н.Н.) .

БАХТИН НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ СМ

. в статье Бахтины (И.И., Н.И., Н.Н.) . См. также статьи: Россия, разд. Современное состояние войск .

T: 253